Щас я разрыдаюсь.

Числа - это язык вселенной. Я могу спрятаться за ними, потому что они никогда не сердятся, никогда не ошибаются и не принимают ничьих сторон, ничего не ждут. Они - сами по себе. Они никогда не предадут меня. (с) Германн.

@музыка: SlipKnoT – Prosthetics

@темы: Boring, Германн

---

Фандомное рукоблудие

Мой маленький няша. Не могу его не отфотографировать.

Надо будет к нему ещё Германна сделать.

смотреть на няшу-Ньюта

@музыка: Green Day – Letterbomb

@темы: Ньютон

---

Ай, хрен с ним, продолжу выкладывать и сюда тоже.

Название: Дурная привычка
Автор:  Kaiju in da house
Фандом: Пассивный римминг Тихоокеанский Рубеж (2013)
Пейринг: Гайзлер/Готтлиб
Рейтинг: NC-17 (в этой главе PG-13)
Жанр: ангст, драма
Дисклеймер: отрекаюсь, не моё. Мои только сигареты, тёртая морковь и трава
Ссылка на пролог
Ссылка на первую главу
Ссылка на вторую главу

***

Седьмая неделя.

1.


- Какого чёрта ты тут делаешь?!

Спина затекла, голова раскалывалась на части, а плечи свело судорогой. Ньютон разлепил глаза и испуганно огляделся по сторонам. Он умудрился заснуть в своей “лаборатории”, отрубился на несколько часов и так и проспал, опустив голову на компьютерный стол.

- Вот чёрт, - севшим голосом пробормотал он. - Я заснул, извини. Сколько времени?
- Три часа ночи, - сухо бросил Германн.
- Шутишь? - ошарашенно спросил Ньютон.
В ответ Готтлиб постучал пальцем по циферблату часов, стрелки которых действительно застопорились на трёх с копейками.
- А ты-то что не спишь?
В ответ Германн шумно вздохнул и молча закатил глаза. Судя по его растрёпанному виду, он только недавно проснулся, но какой леший потянул его в сарай к Ньютону, было ведомо одному лишь Богу.

- Я не понимаю, - заявил Готтлиб, подцепив пытающегося встать Гайзлера за шиворот. - Ты ложишься раньше, чем я. Спишь до двенадцати, иногда даже досыпаешь после обеда. Но ты всё равно постоянно хочешь спать. Ты можешь назвать мне причину?
- Ну… - Ньютон помялся, затем развёл руками и запустил одну из них в отросшие длиннее обычного волосы. - Не знаю, Герм. Может, организм решил отоспаться за все предыдущие годы бессонных ночей?
- Я тебе не верю, - нахмурился Германн, неласково подталкивая коллегу к выходу. - Вот что: если ты решил угробить себя, возясь по ночам со своими кайдзю, я не стану тебя упрекать. Ты можешь хоть под забором загнуться, мне всё равно. Только Господа ради, избавь меня от этого зрелища.
Ньютон чуть не ляпнул “Вообще-то, я тебя по ночам за руку держу”, но вовремя остановился. Готтлиб всё ещё лидировал в противостоянии между ним и кайдзю, оторвавшись на добрые пять очков вперёд, поэтому несмотря на всю свою любовь к почти исчезнувшим гигантским монстрам, Гайзлер уделял им всё меньше и меньше времени.

- Прости, - виновато пробормотал биолог. - Я больше так не буду.
Германн в очередной раз вздохнул, но поведение нерадивого друга не прокомментировал. Вместо этого он проводил его до дивана и спросил:
- Ты хоть в состоянии себе постелить?
- Конечно! - легко согласился Ньютон. - Иди спать.
Готтлиб невразумительно пожелал ему спокойной ночи и ушёл к себе в комнату.

Заснуть Германну так и не удалось.

Разумеется, он не собирался рассказывать Гайзлеру о том, что после совместного дрифта ему начали сниться кошмары. Все они были похожи, практически идентичны, и в каждом из них Ньютона убивали. Математик стоял посреди безликой толпы в бункере, напоминающем бомбоубежище, запыхавшийся и до смерти перепуганный. Он всегда повторял одну и ту же фразу, которая неумолимо заставляла Германна дрожать: “Они пришли за мной”. А затем слышался грохот и зубы гигантского кайдзю разрывали потолок убежища, отбрасывали его прочь, словно он был сделан из бумаги. И глаза монстра, мутные и страшные, смотрели прямо на Ньютона.
Зубы смыкались на хрупком человеческом теле. И хотя Готтлиб смотрел на друга со стороны, он чувствовал его боль. А затем появлялся Егерь, который нападал сзади, и разъяренный кайдзю швырял безжизненное тело на пол и стремительно двигался в сторону обидчика. Германн бросался к Ньюту, пытаясь помочь. Зажимал кровоточащие раны руками и умолял его не умирать. Но глаза Гайзлера закрывались, а на лице всегда застывало одно и то же мученическое выражение. Пульс затухал и Готтлибу становилось так страшно, что он просыпался от собственного крика.

Сегодня он вновь проснулся от этого кошмара, подскочил с кровати и, мысленно ругая себя за собственные глупость и детские страхи, пошёл проверять, как там Ньютон. Но его не оказалось ни на кухне, ни на диване в гостиной. И Германн проклял свою впечатлительность, пока хромал до “лаборатории”.
Что ж, хотя бы от намертво затёкшей спины он этого придурка спас.

Бросив попытки заснуть, Готтлиб собрался было включить ночник и взять с полки книгу, но тут дверь едва заметно приоткрылась. Если бы не чертовски знакомое сопение Ньютона, он бы скорее всего до смерти перепугался. Совладав с собой, он сделал вид, что спит, и стал ждать дальнейших действий. Вместо того, чтобы уйти, Гайзлер нерешительно потоптался на пороге, зашёл в комнату и уселся на край кровати, стараясь не потревожить своего друга.

За последнюю неделю, которую Ньютон провёл около мучившегося кошмарами математика, он успел изучить манеру его сна. Сейчас он сидел около него и, прислушиваясь к его дыханию, понимал, что оно намного быстрее и куда более рваное, чем обычно. А это могло значить только одно: Германн не спал. Но он почему-то не подавал вида. Не ругался и не пытался выставить Гайзлера из комнаты. Пожалуй, Ньютона обрадовал бы такой расклад, если бы не тот факт, что за последние два месяца их отношения не стали романтичнее ни на йоту. И в силу того, что Готтлиб продолжал оставаться чёрствым и невосприимчивым к попыткам за ним ухаживать, его теперешнее поведение было чем-то совсем уж непонятным. Всё это время единственной эмоцией, которую вызывало у Германна вторжение в его личное пространство, было раздражение.
Либо всё это время он мастерски делал вид, что ему не нравятся любые попытки Ньютона подойти к нему ближе, чем дозволено, либо сейчас что-то изменилось.

Гайзлер попытался сложить два и два, и чуть не грохнулся с кровати, когда понял, насколько всё просто. Германн проснулся из-за своих кошмаров. Разумеется, первым делом он пошёл искать биолога и, не найдя его на диване, испугался ещё сильнее. По всей видимости он до сих пор не мог отойти от кошмара, в котором Ньюта убивают.

- Герм, я знаю, что ты не спишь, - шепнул он.
- И?
- Можно я у тебя посижу?
- Ты можешь сегодня лечь здесь, - сказал тот. - Твоя спина будет ужасно болеть, если ты ляжешь на жестком диване.
Гайзлер забрался под одеяло и, нашарив в кромешной темноте руку Германна, сжал её своей.
- Спасибо.
- Но учти, это только сегодня, - предупредил Готтлиб.
- Хорошо. Спасибо тебе, - улыбнулся в ответ биолог.

Через несколько минут они оба уже спали.


2-3.


- Доска. Мне нужна доска, - бубнил Германн, комкая очередной лист бумаги и выкидывая его в мусорку.

Ньютон покосился на корзину, около которой лежало с десяток комков бумаги, и продолжил поиски. Он стоял напротив книжного шкафа и битый час пытался найти среди толстых справочников по математике и художественной литературы что-нибудь на английском, что можно было почитать на досуге. Германн явно был не в духе, но на расспросы не реагировал, лишь бранил докучливого биолога на чём свет стоит и утверждал, что всё в порядке.

- Доктор Гайзлер, какого чёрта вы вообще здесь забыли? - сердито спросил Готтлиб.
Он, наконец, оторвал голову от своих расчётов и пристально смотрел на коллегу. Тот поёжился под убийственным взглядом и вжал голову в плечи. С тех пор, как они победили, Германн называл Ньюта “доктором Гайзлером” всё реже и реже, а в последнее время и вовсе перестал. Видимо, он действительно за что-то на него сердился, раз вспомнил свою старую привычку.

Биолог вновь почувствовал себя студентом-первокурсником, но постарался сохранить спокойствие, понимая, что на самом деле он ни в чём не виноват. Когда Готтлиб был взвинчен, в Ньютона вечно летели гневные высказывания о его некомпетентности и предметы различного размера и тяжести. Поэтому он заранее был готов уворачиваться и не поддаваться на провокации.

- Я книжку ищу.
- Какую книжку?
- Любую. Почитать на ночь, а то скучно.

Германн потянулся было к трости, а затем поморщился и бросил попытки встать. Ньютон почувствовал неладное, но не собирался ещё больше сердить учёного расспросами. Он пытался найти ответ сам, но в голову не приходило ровным счётом ничего путного.

- Нижняя полка. Только комиксов в моём доме нет.
Готтлиб самодовольно ухмыльнулся своей шутке, а Ньютон надулся:
- Я не только комиксы читаю, между прочим.
- Ну-ну.

Гайзлер вздохнул, опустился на корточки и начал рассматривать корешки книг. Часть из них ему в своё время доводилось читать, другие он видел впервые. Их было много, начиная с классики и заканчивая бестселлерами. Вытащив наугад первую попавшуюся книгу, Ньютон посмотрел на незнакомое название и пожал плечами.
Готтлиб снял очки, чтобы увидеть обложку, и усмехнулся:
- “Вердикт”? Тебе не по-мозгам будет.
- Если что, у тебя спрошу, умник, - обиженно буркнул Гайзлер и поспешил ретироваться из кабинета.

Он устроился на кухне напротив окна и открыл книгу, но вместо того, чтобы начать вчитываться в строки, он задумался. Толстая и интересная книга понадобилась ему не просто так - теперь его существование грозило стать чертовски скучным. Образцы закончились ещё на прошлой неделе и даже отчёт по ним был практически составлен: вчера Ньютон заснул носом в клавиатуре, не допечатав всего лишь пару предложений. Маршал обещал выслать новые образцы, но когда это будет? Литература это, конечно, хорошо, но без работы он долго не протянет. Нужно было срочно провести учёт всего, что у него осталось.

Оставив книгу на кухне, он пошёл в свой любимый сарай и врубил свет. После того, как они поставили мощные лампы, в помещении было светло, как в операционной. Он осмотрел контейнеры с частью мозга, погладил стекло, с другой стороны которого присосались миниатюрные щупальца, и вздохнул. В углу пылилась коробка с собранным из хлама нейромостом, и она была единственным, что Ньютон не успел вскрыть после переезда из Шаттердома. Возможно, стоило заняться ею, но для этого было нужно, чтобы Германн переписал программу и занялся настройками технической составляющей. А начать уговаривать его заняться этим сейчас было сродни самоубийству.
Остального материала не хватит даже не пару дней. Подумав об этом, Ньютон загрустил. Но позволить себе впадать в уныние он не мог, поэтому твёрдо решил уболтать Германна собрать нейромост и на всякий случай отослал ещё одно письмо маршалу. На сей раз просьба была намного жестче предыдущей и биолог был на девяносто процентов уверен, что на сей раз Хэнсен поспешит со сроками.

Покончив с делами, Ньютон прошёлся из одного конца “лаборатории” в другой. Подошвы кроссовок немного скользили по плитке и при желании можно было разогнаться и проехаться из одного конца помещения в другой. В воздухе пахло дезинфектором, формалином и чистотой. Но чего-то здесь явно не хватало.

“Доска. Мне нужна доска,” - всплыл в памяти бубнёж математика. И тут Ньютона осенило.
Разумеется! Им обоим нужна эта чёртова доска! Германну для того, чтобы проводить на ней расчёты, которые не влезут ни на один, даже самый большой, лист бумаги, а Ньютону - чтобы загнать Готтлиба в свой сарай и не мучиться совестью из-за того, что они почти не пересекаются днём.
Он уселся обратно за компьютер и начал поиски. Заказать огромную доску оказалось задачей не из лёгких, но Гайзлер и не думал сдаваться. Он настолько погрузился в поиски, что не услышал, как Германн зашёл в сарай.

- Я просил тебя не разбрасывать вещи по всему дому! А особенно МОИ вещи!

Ньютон подскочил на месте и с ужасом посмотрел на коллегу. Он пытался понять, в чём он просчитался, но память как обычно подводила его в бытовых вещах. Он помыл посуду, убрал постельное бельё с дивана и даже не забыл в ванной свои трусы. Что же он забыл?
Математик всё ещё ждал ответа. Он стоял, одной рукой опираясь на свою трость, а другой сжимая книгу.

Точно, книга.

- Германн, прости! - затараторил Гайзлер, пытаясь незаметно свернуть вкладки. - Я читал, а потом я вспомнил кое-что и убежал сюда… Я не думал, что я задержусь надолго.

- Чёртов склеротик, - пробурчал Готтлиб. - По какой неведомой причине я всё ещё позволяю тебе жить в моём доме?! Притащил этих чучел, разбрасываешь вещи, занимаешь пространство и вечно болтаешь! Я с самого начала знал, что не надо было потакать твоим глупым, больным идеям!

- Зато я готовлю. И без меня тебе было бы совсем скучно, - виновато улыбнулся Ньютон. И поспешил спрятать улыбку: - Ну прости, Германн. Я обещаю, что я больше не буду разбрасывать вещи. Честное слово!

- Что мне до твоих обещаний? Грош им цена, - коротко бросил Готтлиб и ухромал прочь из сарая.
Ньютон проводил его взглядом до выхода. Любой другой человек решил бы, что с ворчливым математиком всё в порядке, но Гайзлер знал его лучше, чем остальные. Он хромал сильнее обычного. Вкупе с обострившейся ненавистью к Ньюту это означало одно: у него болит нога.

***

Германн чертовски злился. Никому кроме жены он не позволял видеть себя полуобнаженным, но Ньютон кажется решил стать исключением для всех мыслимых и немыслимых правил. Он сидел на кровати, аккуратно вешая рубашку на вешалку, а затем в его спальню без спроса ворвался ураган по фамилии Гайзлер. От возмущения Германн даже забыл, что нужно ругаться.

Тот, не обращая никакого внимания на частичную наготу мужчины, возмущённо запыхтел и, поправив сползшие очки, проговорил:

- Почему ты мне ничего не сказал?!
- Что я должен был тебе сказать? Кроме того, что врываться в чужую комнату без стука - дурной тон.
- Что у тебя болит нога! Ты не сказал!
- И что бы ты сделал? - вскинул брови Германн.

Для него оставался странным тот факт, что Гайзлер вообще заметил его боль. Он считал, что умеет контролировать своё поведение во время обострений, а этот выскочка всё равно умудрился всё понять. Может, предположил Германн, это последствия дрифта? Но почему тогда эти последствия односторонние? Он также должен был чувствовать, когда у Ньюта что-то болит, но ничего такого он не испытывал. Значит, виновата наблюдательность биолога. Хотя откуда бы ей взяться у человека, невнимательного настолько, что он даже книгу на место положить не может?

- Вообще-то существует куча техник, которые помогают снять боль. Таблетки, в конце концов!
- Полностью эту боль массажем не снимешь. Да и эффект недолговременный.
- А таблетки?
- Обезболивающие на меня не действуют. Во всяком случае те, которые можно достать в аптеках.
- Снимай штаны. Проверим, насколько недолговременный эффект у моего массажа.
- Гайзлер, ты рехнулся?
- Снимай, я сказал! - окончательно рассердился Ньютон.
Он всего лишь хотел помочь, а этот упёртый баран как всегда ему мешал. Стеснялся он или чего-то боялся - какая разница?! Он поклялся себе, что добьётся своего, недаром же он последние пару месяцев как проклятый сидел в интернете, читая статьи о техниках снимающего боль массажа и воздействии на точки с нервными окончаниями.

- Ты переходишь все границы, - зло зашипел Готтлиб, однако начал расстёгивать пуговицу на штанах и через некоторое время снял их.

Конечно Ньютон каким-то чудом заметил, что нога Германна болела, но он и не подозревал, насколько сильной была эта боль. Пока математик стаскивал с себя штаны, он едва не упал в обморок, однако ему удалось справиться с приступом. И даже несмотря на это он был благодарен Гайзлеру за то, что тот не полез помогать ему ещё и с брюками. Это было бы совсем недостойно.
Теперь, когда раздражение ушло, Германну стало неловко от того, что он сидит в одном нижнем белье перед полностью одетым коллегой. Он редко оказывался в подобных ситуациях и чаще всего такое случалось в кабинетах врачей. Но Ньютон не был чёртовым врачом, всего лишь настырным придурком, который лез не в своё дело и пытался помочь там, где его помощь не требовалась. Поэтому сидеть перед ним в одних трусах было весьма неловко.
Новая вспышка боли помогла согнать краску смущения с лица и оставила после себя неестественную бледность и тошноту.

Ньютон тем временем сходил в ванную и вернулся оттуда с тюбиком какой-то мази. Германн видел этот тюбик и раньше, но не обращал на него внимания - ему хватало совести не соваться на полку ящика, которую он выделил под бритвенные принадлежности Гайзлера.

Швырнув мазь на кровать, Ньютон подошёл к Готтлибу, стараясь держать руки на виду, и хлопнул ладонью по лбу, будто вспомнив что-то. Затем он рысцой побежал обратно в ванную и вернулся со своим тёплым махровым халатом. Завернув в него верхнюю половину туловища Германна, он удовлетворённо кивнул самому себе и потёр руки.

- Замёрзнешь ещё, - пояснил он свои действия, опускаясь на колени перед математиком. И вздохнул: - Эх, мечтал я оказаться в таком положении, но при других обстоятельствах.
- О чём ты? - недоумённо спросил Германн.

И тут же подавился собственным вдохом, когда пальцы начали массировать затекшие мышцы.
Через полчаса он бы действительно согласился, что ему стало намного легче, если бы не уснул под голос увлеченно рассказывающего о чём-то Ньютона.

Тот аккуратно подтянул его наверх, целиком уложив на кровать, и накрыл одеялом. Готтлиб спал, и спал очень крепко. Гайзлеру не хотелось прерывать его сон, поэтому он тихонько ушёл к себе на диван, не забыв поставить будильник на два часа ночи - именно в это время Германну обычно начинали сниться кошмары.

На следующий день нога математика болела не так сильно. Утренний сеанс массажа помог ему окончательно придти в себя. Трепавшийся без умолку Гайзлер перестал раздражать его так, как вчера, но Германн так и не нашёл в себе сил сказать ему “спасибо”.
Хотя судя по широченной улыбке на пол-лица, Ньютону этого не требовалось.


4-7.


- Что ты опять притащил в мой дом?! - рявкнул Германн на ухо ещё спящему биологу.
В последние дни в его привычки настолько плотно вошло пугать Гайзлера по утрам, что тот почти перестал пугаться. Но глаз, тот самый с паутиной лопнувших капилляров, начинал заметно дёргаться.
- Не в дом, а в лабораторию. И это подарок, Германн, - отмахнулся Ньютон. - Дай поспать.
- Кому подарок?
- Тебе, кому ж ещё…
Биолог перевернулся на другой бок и попробовал было заснуть обратно, но гневный взгляд продолжавшего стоять над душой Готтлиба не давал ему погрузиться обратно в бессмысленный сон, в котором он бегал по Гонконгу и имитировал бурную деятельность, подбирая то почки, то куски печени Кайдзю.

Поняв, что выспаться ему так и не удастся, Гайзлер со вздохом уселся на своём диване, прикрыв одеялом нижнюю часть туловища, и потянулся за очками. Натянув их на нос, он посмотрел на удивлённо-раздраженного Германна.

- Что там? И, главное, в честь чего?
- Просто так. Зарплата пришла, надо было её на что-то потратить. И не смотри пока, это сюрприз! Я тебя потом позову.
- Лучше бы ты мозги себе купил, - буркнул Готтлиб, отходя в сторону и давая стремительному урагану пронестись мимо него.
Тот пропустил замечание мимо ушей и, на ходу натягивая футболку, побежал проверять, как идёт сборка доски. А ещё следовало проложить черту до того, как Германн зайдёт в сарай. Полосатый скотч был куплен ещё вчера и лежал в шкафу, ожидая своего часа.

Подарку Германн был рад настолько, насколько мог быть рад Германн. Минут пятнадцать он ругал Ньютона за бессмысленные траты, затем молчал ещё минут десять, выслушивая непрекращающуюся болтовню Гайзлера, а потом сказал “Спасибо”. И, не зная, как ещё выразить свои эмоции, порывисто стиснул его в объятьях да так, что биологу стало немного больно, но чертовски приятно.

Но на его робкую просьбу о переезде из гостиной в спальню Готтлиб всё равно ответил категорическим отказом.

***

Утро пятницы встретило Ньютона солнечными лучами, резанувшими по глазам. Он опять забыл задёрнуть шторы и в голове автоматом зазвучал недовольный голос Германна: “А я говорил! Сколько ещё раз тебе нужно повторить, чтоб ты, наконец, запомнил?!”. Теперь все комментарии о собственной безалаберности почему-то звучали голосом Готтлиба.
Проведя десять минут в тщетных попытках закрыться от солнца рукой или подушкой и потерпев сокрушительный провал, Гайзлер вздохнул и посмотрел на часы. Было всего лишь семь утра и проспал он в районе двух часов.
Ньют знал свой организм и понимал, что ему вряд ли удастся заснуть в ближайшее время. Поэтому он как был, в одном нижнем белье, поплёлся готовить завтрак. Резво пританцовывая, чтобы взбодриться, он с головой окунулся в процесс, не обращая внимания ни на что вокруг. Он слишком хорошо помнил инцидент, который произошел с ним неделю назад - он отвлёкся на посторонние звуки и отошёл от плиты всего на пару минут, а когда вернулся, их с Германном яичница превратилась в угольки.

Он успел приготовить тосты и дожаривал бекон, когда сзади него раздалось чертовски знакомое покашливание.
Ньютон так и застыл с лопаточкой в руке, в трусах и каске, роль которой исполняла надетая на голову кастрюля. Он боялся поворачиваться. Пусть уж лучше Германн воткнёт нож ему в спину, чем выскажет в лицо, какой он придурок, ребёнок, раздолбай и что там ещё значится в списке вечных Германновских ругательств...

Математик прочистил горло ещё раз и Гайзлер смирился с мыслью, что ножом в спину ему не отделаться. Он открыл рот, чтобы начать оправдываться (кто же знал, что Германн проснётся в такую рань?!), но этого не потребовалось.
- Оденься, чучело, - на удивление мягко сказал Готтлиб.
А затем послышались удаляющиеся шаги и, Ньютон готов был поклясться, тихий смешок. Через пятнадцать минут завтрак стоял на столе, а учёные сидели друг напротив друга.

- Может, сходим куда-нибудь сегодня? - предложил Гайзлер.
- Куда?
- В кафе, или в кино, - затараторил Ньютон. - Вообще, вариантов много. У вас есть исторический музей, Верденфельдер, кажется. Будет круто!

Германн, который не отверг предложение сразу и тем самым дал Гайзлеру надежду, нахмурился и отложил вилку в сторону.
- Я не хочу никуда сегодня выходить.
- Но ты же… - обиженно начал биолог.
- Что?
“Не оказался сразу”, - вздохнул про себя он.
- Да нет, ничего. Ничего страшного! В другой раз сходим.

Готтлиб молча вышел с кухни. Что он мог ответить? Что он испугался, что это будет слишком похоже на свидание? Или что после этого Ньютон начнёт распускать руки?

Он всё ещё не мог заставить себя поговорить с Гайзлером и объяснить ему ситуацию со своей привязанностью, которую тот принял за человеческую влюблённость. Несколько ночей подряд, лёжа в кровати и пытаясь заснуть, он придумывал речь, но каждый вариант казался ему ещё более нелепым, чем предыдущий. К тому же он боялся, что потерявший надежду биолог соберёт вещи и уедет - домой или обратно в Шаттердом, да какая разница, куда? Он успел настолько привыкнуть к своему личному кошмару, что не представлял жизни в одиночестве. Разумеется, Германн понимал, что рано или поздно Ньют всё равно уедет, но думать об этом было слишком рано. Пока всё было хорошо, за исключением того, что Ньют расстраивался каждый раз, когда Готтлиб ему в чём-либо отказывал.

Кроме размышлений, заняться было решительно нечем. Германн прошёл в кабинет и взял со стола пару справочников и письменные принадлежности. Нужно было отнести их в сарай. Он не сразу понял, что произошло, когда на выходе из комнаты его сбили с ног.
Учёный очнулся на полу, с болью в затылке и отбитой задницей. Ньютон упал на колени рядом с ним и, причитая и бормоча извинения, спросил что-то.

- Что? - нахмурился Готтлиб.
- Господи, Германн! Ты как?! Сколько пальцев видишь?
- Четыре. Я в порядке. Просто потрудись ходить аккуратнее, а не бегать, как ошпаренный.
- Слава Богу! Давай я помогу тебе встать.

Германн не успел возразить - Гайзлер уже тянул его за локоть, помогая встать на ноги. Затем обхватил поперёк талии и аккуратно довёл до дивана, извиняясь за свою придурковатость.

- Не тошнит? Голова не болит? Дай я тебя осмотрю!
- Твоё появление всегда сопровождают головная боль и тошнота, - проворчал Готтлиб. - Говорят же тебе, всё в порядке!
Но Ньютон и не думал его слушать. Он побежал к окну и раздвинул шторы, впуская в комнату яркий солнечный свет, заставивший учёного зажмуриться и ещё сильнее возненавидеть гиперактивность Гайзлера. Тот примчался обратно и положил руку на гладковыбритую щёку математика, оттягивая большим пальцем нижнее веко.
- Я всё же проверю… - как можно тише сказал он, проверяя реакцию зрачков на свет и отмечая, что всё в порядке. - Точно не тошнит?
- Нет, - коротко ответил Германн.

Но Ньютон не спешил убирать руку. “Хотя бы солнце своей небритой рожей загородил”, - со вздохом отметил Готтлиб, отказываясь давать себе отчёт о том, что происходит. Где-то в глубине сознания билась мысль, что это прикосновение определённо не было неприятным.
Простояв так целую вечность длиной в десять секунд, Гайзлер немного отстранился. А после прижался лбом ко лбу Германна и прикрыл глаза.
Дыхания учёных смешивались, подрагивающие пушистые ресницы биолога ощутимо щекотали щёки. А затем всё закончилось, так стремительно, будто и не начиналось вовсе. Ньютон сказал что-то про крепкий чай и ушёл восвояси, оставив Готтлиба наедине со своим недоумением.

Инцидент замялся. Германн всё равно не нашёл бы в себе сил спросить, что это, к чёртовой матери, было. Зато Гайзлер, некоторое время глядящий на математика с опаской, расслабился и даже улыбался больше обычного. Готтлиб боялся представить, что он себе надумал, но бороться с этим было слишком поздно.

***

Германн забыл, когда он в последний раз настолько сильно нервничал. Пятнадцать минут назад он повесил трубку и его до сих пор ощутимо колотило. Если бы не этот звонок, воскресенье прошло бы тихо и спокойно, но теперь о спокойствии придётся забыть, во всяком случае на ближайшие несколько дней.
Ещё и чёртов биолог “своевременно” уехавший в Берлин за очередной чёртовой порцией чёртовых монстров…
В этот момент Германн практически ненавидел его. Если бы он был рядом, то обязательно успокоил бы Готтлиба, поддержал его в ответственный момент и не дал окончательно упасть духом. Но Ньютона не было, поэтому со своей паникой пришлось справляться одному.

У Германна был телевизор, все передачи по которому казались полным бредом, была книга, суть которой раз за разом упорно от него ускользала, а ещё был диван, слишком жесткий для того, чтобы удалось на нём заснуть. За полчаса, проведённых будто на иголках, Германн успел истощиться морально не меньше, чем во время дрифта.

Он встретил измотанного Ньютона убийственным взглядом тёмных глаз. К тому моменту, как Гайзлер вернулся домой, Готтлиб сидел на диване, сжимая рукоятку трости побелевшими от напряжения пальцами. Он и сам был бледным, будто полотно, а его лицо было так напряжено, что, казалось, расслабить мышцы не получится уже никогда.

- Германн, что случилось? - мгновенно позабыв о собственной усталости встревоженно спросил Гайзлер.
- Завтра приезжает моя жена, - мрачно отозвался тот.

@музыка: Green Day - Holiday

@темы: Ньюманн, Фанфики

---

Я искренне не понимаю, почему каждый раз, когда я хочу почитать что-нибудь выходящее за рамки, мои планы срываются.
В "Гвардии" совсем нет Тимоти Лири, даже на озоне он sold out. Где взять?

---

Название: Дурная привычка
Автор:  Kaiju in da house
Фандом: Пассивный римминг Тихоокеанский Рубеж (2013)
Пейринг: Гайзлер/Готтлиб
Рейтинг: NC-17 (в этой главе PG-13)
Жанр: ангст, драма
Дисклеймер: отрекаюсь, не моё. Мои только сигареты, цветная капуста и трава
Ссылка на пролог
Ссылка на первую главу

Лайк э слоупок -

Пятая неделя.

1.

За тот месяц, что они провели у Готтлиба, они успели сделать многое. Теперь сарай, в котором Гайзлер намеревался поселиться, был полностью вычищен, утеплён и оборудован. Даже проблему с отсутствием свободного места решили довольно просто - компьютерный стол они поставили в углу, состыковав его со столом разделочным, приобрели узкий и высокий стеллаж, который Ньютон тут же забил книгами и справочниками. Вся остальная аппаратура стояла по двум противоположным стенам, но в целом проход ничего не загораживало и свободного места было достаточно даже для того, чтобы уместиться в маленьком домике вдвоём. Ньютон радовался, как ребёнок, обустраиваясь в своей новой “лаборатории”, а Германн, глядя в его счастливое лицо, пытался смириться с тем, какое моральное удовлетворение ему это доставляет.
Ньютон был благодарен. Благодарен настолько, что готов был канкан станцевать, если бы Германн об этом заикнулся. Но так как математик никаких пожеланий не высказывал, он ограничивался малым - каждый понедельник с самого утра бегал в магазин за любимым журналом Готтлиба (“Zentralblatt MATH*”, и как это вообще может быть интересным?), который оставлял на его рабочем столе. Путём проб и ошибок, ориентируясь на выражение лица Германна, нашёл рецепт идеального, по мнению коллеги, кофе и варил его каждое утро, пуская слюни на божественный запах. Готовил ещё больше и вкуснее, чем раньше, то и дело залезая в интернет и выискивая новые рецепты.
Однако от мелких бытовых ссор их довольство друг другом не спасало.

*Zentralblatt MATH («Центральный журнал по математике») — реферативный математический журнал, основанный издательством «Шпрингер», и электронная база данных «ZBMATH — The database Zentralblatt MATH».
Целью журнала является сбор, систематизация, публикация и распространение библиографических данных и рефератов книг и статей, посвящённых всем разделам математики и её приложениям в информатике, механике и физике.

Готтлиб минут десять кряду меланхолично наблюдал за тем, как Ньютон сверлит стену. От звука дрели болела голова, но Германн был приглашен сюда не просто так, а для того, чтобы проверить, не криво ли Ньют вешает полку. Впрочем, пока учёные дошли до сарая, они успели крепко поругаться чисто ради поддержания тонуса, и Гайзлер заявил, что раз Германн такой вредный, то полку он повесит и без его помощи. Причём повесит так ровно, что математик аплодировать стоя ему будет. Готтлиб насмешливо фыркнул и ничего не ответил. Теперь же на его лице сама по себе расползалась самодовольная ухмылка - он прекрасно видел, что вторая дырка находится на сантиметр ниже первой. Гайзлер как раз отбежал к противоположной стене помещения, чтобы проверить, лежат ли дыры на одной, параллельной полу, горизонтали, но его получившаяся “небольшая” погрешность вполне устроила.
Пока Ньютон заворачивал шурупы и вешал полку, Готтлиб успел сходить в дом и принести оттуда найденный на полке декоративный малахитовый камешек - идеально круглый и гладкий.

- Вот, - гордо заявил Ньютон, указывая рукой на криво висящую полку.
- Ну у тебя и глазомер, - усмехнулся математик. Затем достал камешек из кармана и положил его ровно на середину - тот покатился по наклонной поверхности и, несколько секунд спустя, с громким стуком ударился об пол. - Но ты был прав, я тебе аплодирую.
Гайзлер обиженно надулся, никак не прокомментировав происходящее, и вышел из сарая. Германн положил руку на полку и та вдруг с грохотом отвалилась - Готтлиб едва успел отскочить. В итоге он выругался и как можно скорее пошёл к выходу, проклиная чёртова Ньютона и плоды его деятельности.

Но обеспокоенное выражение лица биолога, услышавшего шум и побежавшего выяснять, не умер ли часом Германн, помогло ему почувствовать себя немного лучше.

2-4.

Ньют сидел на диване полубоком, развернувшись задницей к Германну и пялясь на росчерки дождевых капель, стекающих по стеклу. На зрелище это ему было, мягко говоря, плевать, но нужно же было показать Готтлибу, насколько сильно тот его обидел.

- Давай посмотрим тот крутанский ужастик! - воодушевлённо попросил Гайзлер получасом назад.
- Меня ни в коей степени не интересуют твои дурацкие “крутанские ужастики”, - проворчал Германн. - Ни в одном из них нет ни грамма логики, я уж молчу о сюжете и актёрской игре.
- Какая разница? Страшно ведь!
- Тем более. Я-то не испугаюсь, а вот тебя отпаивать успокоительным я не собираюсь.
- Ну Герм, ну пожалуйста! - не сдавался Ньютон.
- Я же сказал: нет. Ты видишь, я смотрю научно-познавательную передачу.
- Но она скучная!
- Значит, не смотри, - отрезал Готтлиб.

Гайзлер скрестил руки на груди, мрачно уставившись в экран, и просидел так минут пять, пока его не осенило.
- Ге-ерм, - протянул он. - У тебя ведь есть второй телевизор в спальне!
- Я не люблю смотреть телевизор лёжа.
-Во-первых, есть много способов устроиться, на кровати ведь можно не только лежать, - заявил Ньютон. - А во-вторых, туда могу уйти я!
- Нет, лежать на моей кровати я тебе запрещаю.
- Но почему?!

Германн мог бы сказать многое. Например, что когда Ньют лежит рядом, подушка потом ещё долго пахнет его шампунем для волос. Что ему тепло, что даже закинутые на него конечности не вызывают дискомфорта и что всё это однажды может сломать Готтлиба настолько, что он разрешит биологу перебраться в его кровать на постоянной основе. Ньютон будет доволен, ведь последние три недели он только и ноет, что диван жесткий, что ему холодно по ночам, а у Германна огромная кровать, на которую он не прочь переехать.
А ещё это может заставить Ньютона думать, что раз они делят общую кровать, то можно претендовать на большее. Он может полезть со своими слюнявыми поцелуями, (при мысли о которых Германна до сих пор тошнит) и тогда Готтлиб плюнет на всё и выставит его из своего дома к чёртовой матери. Поэтому математик запретил себе думать о перспективах переезда взбалмошного учёного в свою спальню. Даже на короткий срок.
Разумеется, Гайзлер обо всём этом не догадывался, а Германн озвучивать свои соображения не собирался.
- Потому что. Закрыли тему, Гайзлер.

И тут Ньют обиделся, демонстративно повернулся к Готтлибу задницей и уставился в окно. Впрочем, дуться долго он всё равно не мог, да и нога из-за неудобного положения начинала затекать, поэтому он развернулся лицом к телевизору и широко зевнул. В его голове уже зрел маленький, но коварный план, который он собирался осуществить в ближайшие пару дней.

На следующий вечер ситуация повторилась - Германн собирался смотреть то, что было интересно ему, а потрясающие и практически ставшие классикой картины Нолана его не впечатляли. Поэтому Ньютон, решив не тратить время на пустую ругань, сдался без боя и начал смотреть очередную Германнову “нуднятину”, от которой его клонило в сон. Как только Готтлиб увлёкся фильмом, биолог встал с дивана, и, стараясь ступать как можно тише попытался выйти из комнаты.
- Куда это ты собрался? - раздался недовольный голос за спиной.
Горе-конспиратор воровато обернулся и ляпнул:
- Хотел себе поесть что-нибудь принести.
- Тогда кофе мне сделай, - потребовал он. И добавил: - Учти, я за тобой слежу.

Гайзлер печально вздохнул и поплёлся на кухню. Сварил Готтлибу кофе, вполголоса передразнивая коллегу, а затем, чувствуя себя мальчиком на побегушках, вернулся обратно с подносом в руках.

- Ты же хотел что-нибудь перекусить, - ехидно заметил математик.
- Расхотелось, - буркнул Ньютон, усаживаясь обратно на диван, складывая руки на груди и неосознанно надувая губы.
- Правильно, вечером есть вредно, - усмехнулся Германн.
Гайзлер вздохнул.

На следующий вечер он сделал всё как надо. Вдоволь наругавшись с Готтлибом и так и не отстояв своё право владения пультом, он просидел рядом с учёным целый час, пытаясь усыпить его бдительность. Затем буркнул: “Я в туалет”, вышел из комнаты и тихой сапой направился в спальню. Там он включил телевизор, как можно сильнее убавив громкость, и улёгся на диван, откидываясь на подушки и чувствуя себя чёртовым королём мира. Наслаждаться жизнью мешали только шорохи, которые мерещились ему из коридора, но он быстро успокоил себя тем, что Германн вряд ли вообще заметит его отсутствие в ближайший час.

Готтлиб и правда ничего не замечал до тех пор, пока он не попросил у Ньютона кофе, а тот ничего ему не ответил, потому что его до сих пор не было в комнате. Разумеется, Германн ещё вчера раскусил коварный план Гайзлера, но если тогда его неубедительные попытки удалось пресечь, то сегодня у него, по всей видимости, всё получилось.
Он подскочил с дивана и захромал в сторону спальни, открыл дверь и даже открыл рот, чтобы начать орать. Но увидел, что в комнате никого нет. Постель заправлена предельно-ровно, пульт лежит точно в том же положении, что и раньше. Готтлиб нахмурился, отказываясь понимать логику Ньютона, и пошёл на кухню. Гайзлер сидел за столом и лениво жевал салат с такой кислой миной, будто ему туда лимон покрошили.
- Ну как фильм? - осведомился Ньют.
- Интересный, - без особого энтузиазма пожал плечами Германн, усаживаясь напротив. - Я пойду книгу почитаю, а ты можешь занять телевизор.
- Я без тебя не хочу, - буркнул Гайзлер. - Но твоя скучнятина меня совсем не будоражит.
- Ладно, - неохотно согласился Готтлиб. - Давай посмотрим то, что хочешь ты.
- Правда? - неуверенно спросил Ньютон. - Ты сделаешь это ради меня?
В ответ Германн лишь закатил глаза и буркнул: “Пошли”. Биолог подскочил с табуретки и порывисто обнял друга.
- Ты просто супер, - воодушевлённо сказал он. - Я тебя ну очень люблю!
- Я ведь и передумать могу.
- Ну ладно, не люблю.
- Я почти передумал.
- Господи, тебе не угодишь!
- Ты даже не стараешься.
- Между прочим, я для тебя столько всего делаю, а ты не ценишь.
- Что-то я не заметил.
- Значит, ты плохо смотрел.
- Господь всемогущий, замолчи!
- Боже, да за что мне это наказание?!

Впрочем, фильмы Нолана оказались очень даже ничего.
А ещё, уже когда Германн ложился спать, он почувствовал лёгкий запах знакомого шампуня для волос на соседней подушке. И выругался сквозь сжатые зубы, но орать на Ньютона почему-то не пошёл.

5.

- Ты так и не показал мне город.

Германна чуть инфаркт не хватил, когда он вышел из ванной и наткнулся взглядом на не вписывающегося в интерьер его спальни Гайзлера. Тот сидел на краю кровати, поджав под себя босые ноги, и едва заметно раскачивался из стороны в сторону, глядя на математика взглядом обиженного ребёнка.

- Я же говорил, у нас нечего показывать, - нервно ответил Готтлиб.
Он честно попытался сохранить человеческое выражение лица и не показать, как сильно его испугало внезапное появление Ньютона, но, судя по виноватому выражению лица учёного, тот и так всё понял. Но высказываться по этому поводу он не спешил, чтобы не смутить Германна ещё сильнее. Вместо этого он задумчиво провёл рукой по волосам и заметил:
- Но всё же. Мы с тобой были только в кафе да в паре магазинов. Я не верю, что в вашем городке больше ничего интересного.
- Ты разочаруешься.
- Но ты же мне покажешь?

Германн поймал себя на мысли, что он не может бороться с этим умоляющим взглядом - Ньютон в последнее время вообще крутил математиком как хотел, - и немного испугался. Впрочем, рассудив, что ничего плохого в прогулке по городу нет, Готтлиб согласно кивнул. И тут же сделал лицо сердитым, чтобы Гайзлер не кинулся его обнимать.
Но тот, вопреки ожиданиям, не подскочил и не выказал привычного мальчишеского восторга, лишь сказал “спасибо” и легонько сжал плечо учёного, когда протискивался мимо него в ванную.
Германн не знал, радоваться такому приличному поведению, или нет.

Ньютон меж тем разделся, залез под душ и продолжил обдумывать мысль с того места, на котором он остановился, когда Готтлиб вышел из душа.

Думал о том, что в последнее время они почти не пересекаются в течение дня. С тех пор как они закончили ремонтировать и обустраивать сарай, Гайзлер только и делал, что сидел там, разбирая то, что осталось от некогда великих монстров.
Вообще-то отдавать ему особенно интересные куски было запрещено, но он всё же смог договориться с Хансеном, после чего заполучил в свои руки рабочий материал и даже кое-какое оборудование. За это он всё ещё числился в штате и должен был ежемесячно присылать отчёты по проводимым исследованиям.
Последнюю неделю он как раз составлял невероятно скучный отчёт, который можно было бы описать словами “ничего не изменилось”, но такую формулировку начальство бы точно не одобрило. Поэтому он подбирал слова, складывал их в заумные предложения и матерился, а привычно обратиться за помощью к Готтлибу ему не позволяла совесть.
В итоге до гостиной он добирался только у вечеру, усаживался на диван рядом с Германном и пытался не выпадать из жизни эти несколько часов.

Ещё они ужинали и завтракали вместе, но Ньютон чувствовал, что Готтлиб отдаляется, хотя с первого взгляда всё было точно так же, как и раньше.

В четверг он всё же закончил отчёт, но совсем забыл приготовить математику ужин, поэтому всю ночь, ворочаясь на жестком диване, он ощущал себя виноватым и пришибленным. В его голову то и дело лезли мысли о том, как здорово было бы, если бы Германн торчал в сарае вместе с ним, внося свои едкие комментарии и невольно подталкивая к великим открытиям. Но просить его сидеть рядом с ошмётками кайдзю просто так было верхом идиотизма, поэтому нужно было попытаться выкроить как можно больше времени на общение. Ньютон догадывался, что это нужно не только ему, но и Готтлибу, однако тот скорее прыгнул бы с крыши, чем признался в этом. Вместо этого математик, видимо не отдавая себе отчёта, стал ещё более молчаливым и чёрствым, чем раньше, отвечал односложно и периодически бросал на Гайзлера странные взгляды.

В борьбе между Германном Готтлибом и кусками кайдзю явно победил Германн.

***

Бродить по городу было интересно. Старые, сделанные под средневековье, домики с облупившейся краской возвращали Гайзлера к жизни - он снова бегал, глазел по сторонам и трещал без умолку, стараясь похвалить каждую местную достопримечательность.

- Когда-то это были два поселения, - с видом заправского экскурсовода рассказывал Германн. - Мы живём в восточной части - Партенкирхене, а от западной нас отделяет железная дорога. Объединены они были в тридцать шестом году, из-за проведения Олимпийских игр, но с тех пор тут мало что изменилось - разве что ресторанов и гостиниц стало больше, да и то из-за горнолыжного курорта.

Ньютон слушал с сосредоточенным лицом, но его взгляд то и дело бродил по возвышающимся над поселением горам, аккуратным домикам и ярким вывескам. Он то засматривался на украшающие дома рисунки из библейских сюжетов, то задирал голову и улыбался, щурясь на пригревающее солнце, то вновь обращал внимание на Германна, который ковылял чуть позади и бубнил выкладки из заученной с детства истории города.

- ...а в июне здесь традиционно проводится фестиваль имени Штрауса. Я посещал его несколько раз, сначала с родителями, затем с Ванессой.
- А почему мы на него не попали? - разочарованно спросил Ньютон.
- Классика? Ты серьёзно? - недоверчиво нахмурился Германн. - Я думал, тебе нравится совсем другая музыка.
- Чувак, - протянул Гайзлер. - Я не один рок слушаю. И у того же Штрауса я знаю не только “Венский вальс”.
- Я тебе охотно верю, - усмехнулся Готтлиб. - Только фестиваль не в честь Иоганна, а в честь Рихарда Штрауса.
- Чёрт, вот их развелось-то, - почесал затылок Ньютон. - Это же тот, который “Дон Жуана” сочинил, я правильно помню? И “Заратустру”.
- Правильно.
Германн честно попытался захлопнуть рот, но у него не получилось. Попытка уесть его личного рокнролльщика с треском провалилась - оказывается, тот знал намного больше, чем думал Готтлиб, но тщательно это скрывал. Впрочем, секундой позже всё встало на свои места:
- “Космическая одиссея”, - пояснил Гайзлер, засовывая в рот две пластинки жвачки. - Ну, я в юности обожал этот фильм. Кубрик, как-никак. Там же саундтреком начало из “Заратустры” играло. О, смотри! Там мороженое продают!
Германн тяжело вздохнул и поплёлся вслед за убежавшим вперёд Ньютоном, согреваемый простой мыслью - “Дон Жуана” в саундтреках фильмов Кубрика явно не было.

Вечером они уселись в первом попавшемся кафе, заказали ужин и теперь молчали, глядя то друг на друга, то на живописный вид гор, открывающийся из огромного окна.
- Восхитительно, - нарушил тишину широко улыбающийся Ньютон.
- Что именно?
- Сегодняшний день.
- Мы просто ходили по городу. Что в этом может быть восхитительного?
- Ну как же, - нахмурился Гайзлер. - У вас очень тихо и очень красиво. А ещё просто охренительные магазины, я такого шикарного стаффа сто лет не видел!
- Именно поэтому ты закупился этим хламом, которым ты собираешься обставить весь мой дом.
- Это клёвый хлам, - возразил Ньютон.
- Часы с кошачьей головой на пружинке. Скажи мне, зачем они тебе?
- Это будильник! А ещё если ткнуть кошке в голову, она прикольно качается туда-сюда. Это же весело!
- Господь всемогущий, - выдохнул Готтлиб, сжимая пальцами переносицу. - Чёрт с ним с будильником, с этим я ещё могу смириться. Но учти, если ты повесишь это зелёное безобразие на мой холодильник, то я повешу тебя на люстру. За шею.
- Ты про магнитик? Но он же милый! И его выражение лица точь в точь как у тебя, когда ты злишься.
- Это мерзкое непонятное зелёное животное не похоже на меня, - рявкнул Германн, невольно приковывая к ним взгляды парочки зевак.
- Вот, вот сейчас прямо копия! Я даже сфотогра… - Ньютон потянулся к карману, чтобы вытащить из него телефон, но Готтлиб ловко поймал его руку своей и прижал её к столу.
- Даже не думай.
- Ну ладно, ладно, - сдался Гайзлер. - Но ты не прав.
Математик издал странный звук, отдалённо напоминающий рычание, но возражать не стал. А затем принесли еду и оба учёных разом успокоились, мгновенно забыв про инцидент.

- Кстати, ты не против посмотреть “Одиссею” вечером? Это очень классный фильм, честное слово.
- Я его смотрел, ещё давно, - сухо ответил Германн.
- И как тебе? - без особой надежды поинтересовался Ньютон.
- Он ничего, - ответил Готтлиб. - Можно будет пересмотреть.

Математик тоже умел поражать коллегу, на удивление оказываясь осведомлённым в самых разных областях. А оценка “ничего” из его уст вообще значила, что фильм ему очень сильно понравился.

И, думая об этом, Ньютон не смог сдержать довольной улыбки.

6.

Это случилось ночью. Гайзлер не мог заснуть, терзаясь необъяснимым чувством, будто что-то не так. На часах было без малого три, когда он сунул ноги в тапочки и пошёл в туалет. На самом деле он хотел проверить, всё ли в порядке с Германном, но убеждать себя в том, что он идёт именно в туалет было проще.
Замерев перед дверью, он прислушался, но не услышал ничего кроме тихого сопения. Стоять около чужой двери было глупо, но всё же что-то мешало Ньюту развернуться и уйти. Как выяснилось позже - стоял он не зря. Сначала он услышал всхлип. За ним последовало невнятное бормотание на смеси немецкого и английского, а затем крик, перешедший в болезненный стон. Гайзлер буквально влетел в комнату, плюхаясь на кровать рядом с Германном и хватая его за плечи. В неяркой полосе света, что просачивался в щелку двери из коридора, можно было разглядеть то, как сильно напряжен Готтлиб. Его тонкие губы были сжаты в одну линию, брови сведены, а веки зажмурены так крепко, будто то, что он видел и чувствовал во сне, было чудовищной пыткой.
- Германн, - позвал Ньют, сжимая его ладонь своими.
Математик не проснулся, но немного успокоился, пробормотав что-то, отдалённо напоминающее имя Гайзлера. А затем затих, устроившись поудобнее, и вновь размеренно засопел.

Ньютон едва заметно улыбнулся, погладив вечно мёрзнущую ладонь, в порыве нежности прижался к ней щекой, но быстро отпустил. Не дай Бог Готтлиб проснётся, тогда отделаться от него будет целой проблемой - вход в спальню для биолога был заказан, хотя он и пытался выбить его уговорами, подначками и вкусными завтраками. Всё это не помогало - Германн стоял на своём, запрещая лежать, сидеть, стоять, ползать и прыгать в его кровати. Одним словом, заниматься всем тем, чего так жаждал Ньютон.

Уже когда Гайзлер собрался уходить, он спустил ногу с кровати и в последний раз бросил взгляд на лицо математика. И замер. Стоило только Ньютону отпустить его руку, его кошмар вернулся. Биолог ошарашенно наблюдал, как возвращалось напряжение, как гримаса ужаса, только что отпустившая лицо Германна, вновь искажала его.
С первым криком Ньютон вновь испуганно сжал его ладонь, но это не помогло - теперь Готтлиб едва заметно трясся.

только не умирай пожалуйста не смей не вздумай умереть ты слышишь Ньютон

Гайзлер был слишком сильно напуган, чтобы испытывать шок, поэтому он придвинулся ближе, прижимая руку Готтлиба к своей груди, и прошептал:
- Я здесь, Германн, всё хорошо, я не умираю. Я рядом, ты слышишь? Я здесь.
И снова страшный сон математика потихоньку отступил, но на этот раз Ньютон так и не выпустил его ладонь из своих рук. Он сидел рядом до самого рассвета, вглядываясь в умиротворённое лицо Готтлиба и охраняя его сон.
Едва первые лучи солнца коснулись края постели, он не без сожаления отпустил руку Германна и ушёл на свой диван, стараясь не думать о том, что в кошмаре учёного страдал Ньютон, а не он сам. Его неконтролируемые во сне эмоции дали биологу понять, что на самом деле Готтлиб за него переживает. Это осознание свернулось тёплым клубком где-то в районе сердца и, кажется, даже урчало.

7.

- Господь всемогущий, Ньютон! Ты просто невыносим! За каким чёртом ты пошёл в дрифт с этим монстром?! “Я Ньютон Гайзлер, я вам всем покажу, а особенно тебе, Германн, потому что ты в меня не веришь”! Чёрт возьми, ты чуть себя не угробил!

Ньютон наблюдал за тем, как Готтлиб обнимает его дрожащее тело, со стороны. В день, когда это случилось, команда медиков подоспела чуть позже, поэтому очнувшийся Ньютон не вспомнил того, что наговорил ему тогда математик.
Воспоминание это он увидел чуть позже - в дрифте; он слышал каждое слово, сказанное Германном, но не отказался бы пересматривать этот выпавший из его жизни кусок хоть каждый день.

- Да верю я в тебя, чёртов фрик, верю. И люблю тебя, по-своему, конечно, но люблю. И видит Бог, я убью тебя, если ты вспомнишь об этом, когда очнёшься. Господи ты Боже мой, да где же эти чёртовы врачи?!..

Германн говорил негромко, отчаянно, будто сам находился в шоке. Он отчитывал бессознательное тело Ньютона, крепко прижимая его к себе, стирал кровь, стекающую из его носа. Не отпускал до самого прибытия медиков.

- Ньютон, - раздалось недовольное бурчание где-то над ухом. - Просыпайся давай, чёртов бездельник, уже полдень!
- А? Что? - Ньют разлепил глаза и посмотрел на расплывающееся из-за близорукости лицо склонившегося над ним Германна. - Сколько?
- Полдень. Я из-за тебя уже пропустил завтрак, не хочу пропустить ещё и обед.
- Да-да, я встаю.

Гайзлер потёр глаза и потянулся за очками, но, так и не найдя их на столике, решил для начала встать, чтобы продолжать поиски было удобнее. Он неловко уселся на пятую точку и очень сильно удивился, когда Германн ловким движением одел очки на его нос.
- О, спасибо, - только и смог сказать он.
Готтлиб кивнул и вышел из комнаты.

Из-за кошмаров математика он заснул в полшестого и ужасно не выспался, но оставить математика без обеда было бы как минимум опасным для жизни. А значит, нужно было вставать. Ньютон уселся поудобнее, пытаясь нашарить тапочки, и вспомнил увиденный только что сон. Он был точной копией воспоминания Германна, которое Гайзлер видел в дрифте, только воспринимался он красочнее и живее, без синего марева, мешающего сосредоточиться и разложить все части воспоминания по полочкам.

Это признание после дрифта стало для Ньютона поводом бороться. Тогда, после победы, Германн бегал от коллеги целых два месяца, то прикрываясь какими-то очень важными делами, то исчезая неизвестно куда на целый день, то нагло закрывая дверь в комнату. Гайзлер успел отчаяться, но затем они поговорили и всё вернулось на круги своя. И хотя математик до сих пор закрывался от него, не пуская в спальню и негативно реагируя на бурное проявление чувств, кое-что всё таки изменилось.

В Шаттердоме Готтлиб был совсем другим - куда более нервным и дёрганным, с вечно трясущимися руками и синяками на пол-лица. Теперь он успокоился, его тремор обострялся только во время особенно жестких споров, а сам он выглядел крайне довольным. Довольным по меркам Германна Готтлиба, разумеется.
Они по-прежнему ругались до хрипоты, но теперь ссоры были необходимы скорее для поддержания тонуса, чем в силу реальных разногласий. Они научились находить компромиссы, хотя раньше это казалось обоим просто немыслимой задачей. Наконец, Готтлиб перестал бояться нарушить личное пространство Ньютона, то и дело прикасаясь к нему, хватая за руки, тряся за плечи. А ещё он перестал вырываться, когда Гайзлер нарушал его личное пространство. Самое яркое тому подтверждение случилось меньше недели назад - биолог случайно заснул во время просмотра телевизора, удобно устроив голову на плече Германна, а тот не запротестовал и даже с места не сдвинулся, пока Ньютон не проснулся.

Нужно было двигаться дальше, изучая дисциплину по имени Германн Готтлиб. Ньютон всё ещё планировал добиться от учёного чего-то, хотя бы отдалённо напоминающего отношения.
Ведь это ужасно глупо, когда два человека любят друг друга, но всё равно пытаются остаться друзьями, не так ли?

С этими мыслями Гайзлер поднялся с кровати и побрёл в ванную, почёсывая плечо и зевая на ходу.

Читать следующую главу >>

@темы: Ньюманн, Фанфики

---

О этот неловкий момент, когда перечитываешь собственный фик и понимаешь, какой же он, чёрт возьми, убогий.
Ещё более неловким этот момент становится только после того, как ты уже, вроде как, деанонизировался (ух, какое слово!) на фесте.

Больше не буду ничего на фесты писать, на хрен такие приключения Да и вообще, как ни прискорбно, видимо, учёные - это не моё, оба моих фика по ним мне не нравятся от слова совсем. А жаль, я этот пейринг так люблю.

@музыка: Korn - Punishment time

@темы: Депрессивное мужеложество

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Название: Дурная привычка
Автор:  Kaiju in da house
Фандом: Пассивный римминг Тихоокеанский Рубеж (2013)
Пейринг: Гайзлер/Готтлиб
Рейтинг: NC-17 (в этой главе PG-13)
Жанр: ангст, драма
Дисклеймер: отрекаюсь, не моё. Мои только сигареты, жаренный кабачок и трава
Ссылка на пролог

Первая неделя.

1.

- Что это, Ньютон?
Германн с чувством пнул тростью внушительных размеров коробку, которая примостилась где-то между диваном и стеллажом с книгами. Гайзлер, копошившийся в куче собственных вещей, тут же подскочил к учёному и, присев на корточки, бережно погладил коробку по картонному боку.
- Это наш нейромост. И не бей его, он почти что рабочий!
- Во-первых, - Готтлиб устало потёр переносицу, - ты умудрился уронить его, пока нёс до порога. Во-вторых, объясни ты мне ради всего святого, зачем он тебе нужен?!
- Пригодится, - отмахнулся Гайзлер, оттаскивая коробку в угол, чтобы она не загораживала проход. - Мало ли что?
- Учти, ещё раз в дрифт я с тобой не пойду, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.
Ньютон пробормотал что-то невразумительное и содержащее слово “посмотрим” и вернулся к своим вещам. С одеждой он поступал просто - скидывал её кучей на диван; сюда же полетели книги и блокноты с записями и, как апогей, какая-то штука, по форме и размеру напоминающая допотопное радио.
- Я удивлён, - саркастично усмехнулся Готтлиб. - Я думал, что в твоём чемодане лежат ошмётки кайдзю, которые ты утащил с собой.
- Нет, ты что? - округлил глаза Ньютон. - Их нельзя хранить в чемодане, они завтра приедут!
Германн закрыл лицо ладонью и тяжело вздохнул.
- Только не говори мне, что ты собрался хранить их в моём холодильнике.
- Э-э, ну… Я ещё об этом не думал, - честно признался Гайзлер. - Но я думаю, я куплю себе отдельный холодильник.
- И где ты его собираешься поставить?
- Ну, можно вот здесь, - Ньютон махнул рукой в сторону угла, в который он оттащил коробку с нейромостом.
- Ну уж нет, никаких холодильников в моей гостиной! - возмущённым тоном заявил Германн. - Тем более с расчленёнными кайдзю!
- Тогда найди ему какое-нибудь место, это же твой дом, - всплеснул руками Гайзлер.
Германн похромал куда-то в сторону спальни, бурча себя под нос что-то в духе: “Вот то-то и оно, что это МОЙ дом”. Ньютон вздохнул и принялся рассортировывать свою на удивление многочисленную одежду, напевая что-то себе под нос. Разумеется, он знал, к чему готовиться, но его не отпускала мысль о том, что поганый характер Германна испортится ещё сильнее, если биолог не будет вести себя пристойно. Пристойно в понимании Готтлиба, разумеется.

Германн тем временем осматривал дом. За те пять лет, что он провёл вдали отсюда, он подзабыл некоторые детали обстановки. Появились и новые: пара фотографий на полке, другой ковёр в коридоре, бра над кроватью и записка с телефоном на прикроватной тумбочке. Готтлиб сложил листок вчетверо и убрал его во внутренний карман пиджака.
А ещё, несмотря на отсутствие жены, он не чувствовал себя одиноким. Особенно слыша звуки, доносящиеся из гостиной - строчка полузабытой песни, звон стекла, громкое ругательство, затем ещё одна строчка из песни. Лучше уж так, чем оглушающая своим звоном тишина.
Звуки на пару секунд прекратились, а затем раздался громкий и, судя по всему, приближающийся топот. Математик вздохнул и поплёлся навстречу своему кошмару, шебуршащему уже, судя по звукам, на кухне.
- Гайзлер, что ты, по-твоему, делаешь?
- Еду ищу, - беспечно отозвался Ньютон. - А что? Я не успел позавтракать перед самолётом.
- Здесь не было никого целый месяц, логично предположить, что еды в доме нет. Мы сходим в магазин, как только я закончу распаковывать вещи.
- Но… - биолог запнулся, затем опустил глаза и кивнул. - Хорошо, ты прав.
Но его желудок тут же отозвался недовольным бурчанием, причём настолько громким, что Германн услышал его с другого конца кухни. Готтлиб вздохнул - не хватало ему только Ньютона, свалившегося в голодный обморок прямо посреди кухни.
- Так, ну-ка пойдём, - сказал он. - Вот уж не думал, что всё настолько серьёзно.
- Да не, я ещё пару часов протяну! - заверил Гайзлер.
- Ноги ты протянешь. Пошли, кому говорю.
Готтлиб бодро захромал в сторону выхода, а Ньютон поплёлся за ним, как послушный пёс, безропотно выполняющий приказы своего хозяина.

“Ну вот, - подумал биолог. - Первый день в его доме, а он уже нарушает свои правила ради меня”. Затем подумал и добавил про себя: “Из-за меня”. И загрустил.
Такими темпами он окажется выставленным за порог уже через неделю, а оставлять Германна ему совершенно не хотелось. Во-первых, ему искренне казалось, что Готтлибу нужна поддержка в такой нелёгкий для него момент. Представляя себя на месте математика, он бы и правда скорее повесился, чем остался один в пустом доме. Особенно учитывая тонкую и ранимую натуру Германна, пусть и прикрытую толстым слоем сарказма и иронии. А во-вторых уезжать не хотелось из личных соображений - Ньют любил своего коллегу и, как выяснилось в дрифте, эти чувства были взаимны. Почему Готтлиб отрицал их биолог тоже представлял: показывать людям, что у тебя тоже есть чувства особенно сложно для такого, как Германн. Но шансы на светлое будущее всё равно были, пусть и призрачные.
Твёрдо зарекшись перечить Готтлибу (исключительно в бытовых вопросах, разумеется), Ньютон натянул на лицо беззаботную улыбку и поспешил догнать ухромавшего вперёд математика.

Пятью минутами спустя учёные стояли около представляющего из себя руины здания. Германн выругался, сквозь сжатые зубы:
- Чёрт! И где теперь в этом чёртовом городишке найти хорошее кафе?
- Погоди, я чувствую запах кофе.
Готтлиб принюхался, но ничего, даже близко похожего на запах кофе он не заметил.
- Тебе, должно быть, мерещится.
- Да нет же, он вон оттуда! - воодушевлённо заявил биолог, хватая Германна за руку и подталкивая в нужном направлении.
Каково же было удивление Готтлиба, когда пару минут спустя они действительно увидели тусклое здание, компенсирующее унылый внешний вид яркой, мигающей вывеской.
- Там ещё одно есть, - заметил Ньютон, указывая куда-то направо. - Но там запах не такой вкусный. Так что остановимся на этом, если ты не против.
Германн кивнул, откровенно поражаясь потрясающему чутью коллеги, и первым зашёл внутрь. Народа несмотря на обеденное время было немного, но возможно, после шумного Гонконга математик подзабыл, что такое “полный зал” в маленьком городке на юге Германии. Но он был даже рад, что посетителей не так много и невыспавшиеся лица учёных с красными, как у вампиров, глазами, никто не увидит.
Двенадцатичасовой ночной рейс (единственный без чёртовых пересадок!) напрочь лишил их возможности поспать: самолёт постоянно проваливался в воздушные ямы, кабину неумолимо трясло, но Готтлиба трясло бы и без этого - его аэрофобия, в наличии которой он боялся признаться даже самому себе, не давала ему сомкнуть глаз. Ньютон тоже не спал и, видя состояние коллеги, пытался оказать моральную помощь, на которую Германн лишь кривил губы и усмехался. В последние пару часов Ньютон устал до смерти забалтывать друга и всё же заснул, оставив свою руку на откуп Готтлибу. Первоначальная идея заключалась в том, чтобы учёный сжимал её, когда его накрывает очередная волна паники, но в итоге ему стало настолько жаль усталого Гайзлера, что он просто держал её в своих руках, стараясь не сильно дёргаться, когда самолёт трясло.
Его отпустило только тогда, когда они сошли на землю Мюнхена. Здесь практически ничего не изменилось, разве что внутри здания аэропорта прибавилось народа.
До Гармиш-Партенкирхена они добрались на такси, все полтора часа то засыпали, то просыпались, проклиная палящее в окно солнце и соприкасаясь головами и плечами. Наконец, в десять утра они оказались дома, и все те двадцать часов, что они потратили на перелёты и ожидания в аэропортах, не могли не сказаться на обоих учёных. Но вместо того, чтобы лечь спать, они сразу же начали разбирать вещи по приказу не выносящего грязь Германна.

В кафе они выбрали самый дальний столик из всех пустующих. Официантка подошла к ним почти сразу же, кинула сочувствующий взгляд на двух помятых молодых людей и посоветовала наиболее вкусные, по её мнению, блюда.
Ньютон, полистал не слишком-то обильное меню и поймал себя на мысли, что ему не принципиально, что есть. Главным блюдом, которого так жаждал организм, был кофе, который он и заказал, оставив Германну право выбирать, чем они будут питаться. Как выяснилось позже, их вкусы практически совпадали.
- Шлушай, - с набитым ртом пробубнил Ньютон. Затем он мощным движением проглотил пережеванную еду и запил её почти остывшим кофе. - Это офигеть, как вкусно!
Германн важно кивнул, заставив Гайзлера улыбнуться. Его манеры опального аристократа выдавали его с головой; даже несмотря на то, что он не использовал нож и на его коленях не лежала кристально-белая салфетка, его осанка, выправка и привычка говорить только положив вилку на стол, выдавали в нём человека, которого с детства приучали к хорошим манерам. Почему-то в Шаттердоме биолог не замечал всего этого. Сам он ел неаккуратно, скрючившись так, что локоть левой руки лежал на его коленях, зачастую говорил с набитым ртом и раздражал этим Готтлиба с их первого совместного дня на базе. Но сейчас Германн, кажется, уже привык, во всяком случае, в его взгляде больше не было отвращения.
Пять лет совместной работы спустя он вообще закрывал глаза на многие недостатки Ньютона.

Готтлиб положил вилку, с удовольствием отмечая, как тяжесть в желудке вызывает приятную волну тепла по всему телу, и позволил себе немного расслабиться. Он смотрел на биолога, принявшегося за десерт, и ощущал в голове мешанину из позитивных и негативных мыслей по отношению к Гайзлеру. Например то, как довольно он щурился, уплетая кусок торта, вызывало в нём чувство, отдалённо напоминающее умиление, а мысль о том, что по возвращении домой он отправит Ньютона спать и, сделав великое одолжение, разберёт его вещи сам - негодование. Разумеется, биолог мог бы разобраться со своим багажом самостоятельно, но Германну не хотелось, чтобы он упал в обморок от усталости или заснул сидя на полу в обнимку с нейромостом.
На базе, когда они не спали по двое-трое суток к ряду, у них хотя бы был стимул. Сейчас они находились в бессрочном отпуске и причин держаться на чистом энтузиазме не было. Готтлиб и сам с удовольствием бы лёг и проспал часов двадцать, плюнув на коробки, но его чистоплотность не позволяла ему поступить подобным образом.
Доев обед и расплатившись, учёные вышли из кафе, направляясь к дому. Германн хотел предложить зайти в магазин, но увидев, как Ньютон широко зевает через каждые три минуты, передумал. Еду ведь можно заказать и на дом.

Гайзлер крайне удивился, когда дома математик настойчиво потребовал от него идти в ванную, переодеваться и спать. Он уже почти согласился, когда его осенила внезапная мысль.
- Германн, а ты-то спать пойдёшь?
- Нет, я разберу наши вещи.
Ньютон вздохнул. Он помнил свой обет, но желание воссоединиться с кроватью было сильнее. С другой стороны позволять Готтлибу таскать все эти тяжести в одиночку было нельзя, поэтому Гайзлер решил пойти на компромисс.
- Я без тебя не пойду, - заявил он. - Так что либо мы вместе всё это разбираем, либо идём спать.
Он снова широко зевнул, отмечая, что Германн сердито нахмурился, и тут же подскочил к нему, обхватив ладонями его плечи и преданно заглядывая в глаза. Впрочем, это не помогло - взгляд Готтлиба не смягчился ни на йоту.
- Ньютон, ты можешь хоть раз сделать так, как я сказал?
- Вообще - да, могу. Но не сейчас. Герм, ты устал сильнее, чем я, так что либо мы оба мучаемся ещё пару часов, либо идём спать. А вообще, лучше ты иди, а я тут всё разберу.

Готтлиб тяжело вздохнул, задумчиво оглядывая кучу вещей, покрывающих практически каждую горизонтальную поверхность гостиной, и помотал головой, стряхивая с себя оцепенение.
- Ты самый упрямый осёл из всех, что я встречал. Пошли спать.
- Ура! - Гайзлер подпрыгнул и, судя по его лицу, истратил на это нехитрое действие все оставшиеся силы.
- Ты своей одеждой весь диван завалил, поэтому спать будешь у меня, - недовольно проворчал математик. - Но учти, попробуешь начать храпеть - я тебя в сарай спать положу.
- Эй, чувак, я не храплю! И даже почти не ворочаюсь, - с детской обидой во взгляде отозвался Гайзлер. Но тут же хлопнул друга по плечу и широко улыбнулся: - А вообще ты просто чудо, Германн. Показывай, где у тебя тут что.
Математик проигнорировал тот факт, что как только они приехали, он уже показал Ньютону весь свой дом, и повёл его в сторону спальни. В ней Ньютона поразили две вещи - гигантская, размером в половину комнаты, кровать и огромный телевизор, который покрылся тонким слоем пыли. Об этом рае для лентяя биолог и поведал Германну, нахваливая идеальные, согласно его мнению, условия для проживания и цветовую гамму.
Готтлиб лишь пожал плечами, направляясь в сторону ванной, и строго-настрого запретил Гайзлеру засыпать прежде, чем он вернётся.

В итоге, стоя в душевой кабине и пытаясь смыть с себя несуществующую грязь вперемешку с усталостью, Германн думал о том, как всё складывается. Наверное, худшего варианта соседа по дому найти было невозможно, но Готтлиб, уже привыкший к манере поведения Ньютона, не собирался ничего менять. Во всяком случае пока что.
Лишь на секунду представив, что Гайзлер уедет, математик вздрогнул от внезапно накрывшей его волны страха. Он прекрасно понимал, что уже не сможет жить один, привыкший к шорохам, покашливаниям и, чаще всего, нескончаемому трёпу с правой стороны от себя. К тому же после дрифта степень доверия к Ньютону возрасла, а желание продолжать иметь с ним какие бы то ни было контакты - рабочие ли, дружеские ли, - повысилось процентов на тридцать семь.

Когда он вернулся в комнату, Ньютон, переодевшийся в домашнюю нелепую желтую футболку с дурацким принтом и растянувшиеся штаны, успел задёрнуть тяжелые шторы и теперь мирно спал, свернувшись калачиком прямо поверх одеяла на самом краю кровати Германна. Совести Готтлиба хватило на то, чтобы не будить Ньютона, поэтому он, стараясь шуметь как можно тише, забрался на кровать с другой стороны. Однако спать так было холодно, поэтому математик, немного подумав, вытащил одеяло из-под Гайзлера и накрыл их обоих. Ньют поворочался, но так и не проснулся, лишь придвинулся ближе к теплу Германна. Тот проверил, достаточно ли укрыт его друг, и, убедившись в этом, с удовольствием заснул.

***

2.

К своему огромному сожалению, на второй день совместного существования Германн обнаружил, что Ньютон не шутил по поводу ошмётков кайдзю. Запыхавшийся грузчик нёс вот уже шестой по счёту переносной холодильник, в котором что-то звенело, булькало и стучало. Благо, Готтлибу уже сообщили, что этот - последний.
- Господи, ты серьёзно?! - возмущённо воскликнул он, ковыляя в сторону притихшего Гайзлера. - Где ты собираешься это держать, препарировать?! У тебя нет лаборатории, ты вообще официально едва ли не на пенсии! На черта, объясни ты мне Бога ради, они тебе вообще нужны?!
- Я не могу совсем без работы, Германн, - голосом провинившегося ребёнка отозвался Ньютон, съёживаясь на расчищенном от хлама диване ещё сильнее. - У тебя, вроде бы, какой-то сарай за домом стоит, можно его оборудовать. Если ты, конечно, не против. И поверь, их там не так много на самом деле, намного меньше, чем ты думаешь! Просто они упакованы хорошо, чтобы не разбились по дороге…
- Тростью бы тебя отлупить, - пробормотал Готтлиб так тихо, как мог.
Ньютон всё равно услышал и тяжело вздохнул. Он уже готов был пожертвовать любимыми монстрами ради общего спокойствия, как вдруг услышал всё такое же недовольное:
- Заплати грузчику, пусть разгребёт сарай, мне всё равно ни к чёрту не сдались грабли.
Если бы Германн не был так рассержен, биолог бы обнял его. Стиснул бы со всей силы и не отпускал до тех пор, пока Готтлиб бы не посинел. Просто от полноты чувств и от того, какой же его несносный учёный всё таки хороший. Вместо этого Ньют подскочил к нему и, совершенно искренне улыбаясь так, что аж скулы заболели, поблагодарил.
- Ты просто охренительный, чувак, - добавил он после тирады о безграничной благодарности. - Ты знаешь, как сильно я тебя люблю?
Возможно, Ньютону показалось, но щёки Германна едва заметно порозовели, а злость в глазах сменилась удивлением.

А затем Гайзлер выскочил во двор, махнул рукой уставшему грузчику и что-то затараторил на английском. Тот лишь пожал плечами, пробормотав что-то вроде: “Не говорить английский”, а Германн, наблюдавший эту картину в кухонное окно, поспешил на помощь другу.

- Wir würde bieten sie zusätzliche Arbeit. Müssen herausziehen aus der Schuppen alles, was befindet sich.
- Wenn Gebühr wird würdig.
- Machen Sie sich deswegen keine Sorgen.
- Dann betrachten wir, dass wir uns geeinigt haben.*

* - Мы хотели бы предложить вам дополнительную работу. Нужно будет вытащить из того сарая всё, что в нём находится.
- Если плата будет достойная.
- Не беспокойтесь об этом.
- Тогда считайте, что мы договорились.

- Что ты ему сказал? - тут же оживился Ньютон. - Я понял только слово “работа”.
- Ты же вроде в Берлине родился, - поджал губы Германн. - Должен знать немецкий.
- Я уже практически всё забыл, - беззаботно улыбнулся Гайзлер, хватая Германна под локоть и утаскивая его в сторону дома. - А ещё мне всегда было интересно, что ты там бубнишь себе под нос, когда делаешь расчёты. Ты бы слышал, как это устрашающе звучало со стороны. Любой кайдзю бы до смерти перепугался. Что это было?
- Твои варианты? - едва сдержал улыбку Готтлиб.
- Я думал, что ты либо Сатану вызываешь, либо повторяешь слова какой-нибудь песни Rammstein. Не знаю, что хуже.
- Ну разумеется, это не так, - терпеливо сказал Германн. И пояснил: - На самом деле я взывал к древним языческим богам и просил у них, чтобы они призвали волну, которая смоет тебя и всех твоих кайдзю из моей лаборатории.
- Эй, ты только что пошутил! - не мог не восхититься Гайзлер.
- Обведи этот день красным, будем каждый год отмечать, - проворчал математик.
Ньютон тихо рассмеялся, усаживаясь за кухонный стол и складывая руки на столешнице.

Германн смотрел на него, растрёпанного и по-домашнему милого, и молчал. Его немного удивляла тенденция поступаться своими железобетонными принципами ради нужд этого человека, но он всё ещё героически делал вид, что всё точно так же, как раньше. В конце концов, ему всё равно не нужен этот сарай, а Ньютон успел сделать для него доброе дело. С несвойственной ему ответственностью, он умудрился проснуться в шесть утра (несмотря даже на то, что заснули они в три часа дня) и разобрать все свои вещи и большую часть вещей Готтлиба, пока тот спал. За подобный героизм Гайзлер удостоился заказанной пиццы, о которой он мечтал всё утро, а ещё этого самого сарая, который нужно было переоборудовать в лабораторию.
- Возьми ручку и бумагу и запиши всё, что тебе потребуется для работы. У меня есть коллеги в Берлинском университете, они постараются раздобыть это всё, если я попрошу.
- Спасибо, - искренне поблагодарил Ньютон, подскакивая со стула и уносясь в неизвестном направлении.
Готтлиб проследил из окна, как грузчики относят всё, что завалялось в сарае, на помойку, а затем пошёл искать записную книжку с телефонами своих коллег.

***

3-7.

К середине недели в доме всё же появилась человеческая еда.
Германн с удовольствием отметил, что Ньютон прекрасно готовит, даже несмотря на то, что за время работы в Шаттердоме он, по его словам, подзабыл, как это делается. Поэтому теперь по утрам, когда Готтлиб выходил из душа, на кухне его встречал вкусный завтрак и чашка горячего крепкого кофе. Если же случалось так, что биолог всё таки просыпал, Германн без зазрения совести пинал его палкой в бок и вынуждал идти на кухню - уж больно он привык к шикарному обслуживанию. Впрочем, Ньют сам настаивал на том, чтобы математик его будил - он чувствовал себя нахлебником, потому что делить расходы на еду Готтлиб категорически отказывался, а другого способа отработать Ньютон пока не придумал.

Так вышло, что в воскресение с утра Ньютон был вынужден поехать в Берлин, - он почти достал чёрт пойми откуда какую-то дефицитную аппаратуру, без которой его “исследования не будут иметь никакого значения, неужели ты не понимаешь, Германн”. Германн понимал, но тишина на кухне всё равно зазвучала для него колокольным набатом, а отсутствие завтрака повысило желание убить биолога ещё на двенадцать целых и семь сотых процента. Кое-как сварив себе кофе, математик окинул взглядом холодильник и уткнулся в кружку с мерзко пахнущим напитком - варить кофе он толком не умел, а растворимый аналог Ньютон покупать запретил, потому что "он сделан не пойми из чего и, говорят, вреден для здоровья".
Весь день Германн провёл в своём кабинете, производя какие-то бесхитростные расчёты, с которыми справился бы и студент-первокурсник; положа руку на сердце, Готтлиб бы с удовольствием бросил это занятие, но за результаты ему пообещали неплохую премию, которую, к примеру, можно было потратить на утепление чёртова сарая и мебель для него же.
Когда математик заикнулся об этом, Ньютон спросил, почему Готтлиб так о нём заботится, а Германн лишь пожал плечами и заявил, что ему осточертело весь день видеть лицо биолога в паре сантиметров от своего, поэтому он только и ищет, куда бы его сбагрить. Ньют лишь рассмеялся, хлопнул Германна по плечу и сказал: “Не дождёшься, не будет тебе уединения”. Только на самом деле математику было страшно, что Гайзлер действительно пропадёт в своей лаборатории, а он останется один. Но попробовать отобрать у него так полюбившийся ему домик в пятнадцать квадратов не позволяла совесть - это было всё равно, что подарить ребёнку железную дорогу, а минутой позже забрать её и отвесить ему оплеуху. Все эти невесёлые мысли то и дело отвлекали его от работы, мешая выверенному потоку числовых рядов занять всё его внимание. И Готтлиб готов был поспорить, что если бы Ньютон сейчас крутился рядом, у него бы всё получилось.
К вечеру Германн всё же признал, что ему не хватает громкого и чересчур эмоционального трёпа Гайзлера, к которому он, как оказалось, успел привыкнуть и от которого почему-то больше не болела голова. Зато она разболелась в абсолютной тишине, не разбавляемой даже шарканьем чужих шагов.
Готтлиб сдался, когда при попытке умножить восемь на шестьдесят четыре у него получилось шестьсот восемь вместо пятьсот двенадцати. Он снял очки, аккуратно засунул их в очечник и ушёл в гостиную.


Ньютон тем временем спешил, как мог. Едва договорившись о максимально срочной доставке и не забывая благодарить Бога за то, что хотя бы в Берлине почти все знают английский, он рванул обратно, на чём свет стоит проклиная медлительных поставщиков. Однако на поезд до Мюнхена он всё равно опоздал - двери захлопнулись прямо перед его носом. Следующий экспресс как назло отбывал только через два с половиной часа, которые Гайзлер на всякий случай провёл на вокзале, чтобы не дай Бог не опоздать ещё раз.
В итоге, когда он трясся в такси до Гармиш-Партенкирхена, уставший и голодный, с разрядившимся телефоном и с обострившимся на нервной почве тремором, он понял, что с вероятностью в девяносто девять процентов дома ему перепадёт. Мало того, что он исчез на неопределённый срок, так ещё и дозвониться до него невозможно. Заранее заготовив список оправданий, Ньютон перестал нервно теребить выключенный сотовый в руках и даже немного успокоился.
Однако к своему огромному счастью Ньют ошибался. Разувшись и повесив куртку на вешалку, он зашёл в гостиную и увидел мирно спящего на диване Готтлиба. Биолог облегчённо вздохнул и попробовал накрыть друга пледом, но тот, будто почувствовав чужое присутствие, заворочался и открыл глаза.
- Я вернулся, - заявил Гайзлер, как можно убедительнее пытаясь сыграть идиота.
- Хорошо, - отозвался Германн.
Ньютон искренне удивился, что на него не наорали, но не подал и виду.
- Может, ты на кровать переляжешь?
- Нет, я встану сейчас, - пробормотал Готтлиб.
Он попытался сесть, но едва не повалился обратно - так и не проснувшийся до конца организм явно не хотел его слушаться. Гайзлер поймал Германна под локоть и помог ему усесться.
- Я бы сам справился, - недовольно сказал Германн. - Я не настолько беспомощен, чтобы не встать с дивана.
- Я знаю это, - честно ответил биолог. - Я просто хочу помочь. Скажи лучше, ты хоть поел?
- Нет, ты же мне ничего не приготовил, - обиженно заявил так и не удовлетворённый ответом математик.
- Как это не приготовил?! - возмутился Гайзлер. - Всё стоит в холодильнике. Боже, ты даже не удосужился туда заглянуть! Чем ты вообще весь день занимался?
- Пытался работать, - буркнул Готтлиб, неловко вставая с дивана и опираясь на трость. - Но я уже не могу сосредоточиться без этой твоей нескончаемой болтовни над ухом.
“Соскучился”, - подумал Гайзлер и широко улыбнулся. А ещё он вдруг понял, что и сам безумно соскучился по вечно ворчащему математику, и что его поездка прошла бы куда спокойнее, если бы он потащил Германна с собой. С ним и его придирками, занудством, чопорностью вообще было куда проще, чем без него, каким бы парадоксальным ни казался этот факт.
- Пойдём я тебя покормлю. А ещё выдам анальгетик. Таблеточки такие маленькие, знаешь? Их ещё в середине девятнадцатого века придумали. И до сих пор активно используют, ты не поверишь...
- Да замолчи ты уже наконец, - буркнул Готтлиб, покорно шагая вслед за продолжающим рассуждать про таблетки Ньютоном и чувствуя, как напряжение сегодняшнего дня потихоньку отпускает его.

Читать следующую главу >>

@темы: Ньюманн, Фанфики

---

Мы с женой теперь - борцы с гребучим немецким. Одни говорят одно, другие - совсем другое, в итоге у нас на руках есть сырая версия, а к вечеру их вообще будет три. Выбирать, видимо, придётся понравившуюся. Или можно написать в сообщество Рубежа и попросить знатоков помочь.
Когда-нибудь я выучу немецкий.

дабы не потерялось - версия Арчибальда

- Wir würde bieten sie zusätzliche Arbeit. Müssen herausziehen aus der Schuppen alles, was befindet sich.
- Wenn Gebühr wird würdig.
- Machen Sie sich deswegen keine Sorgen.
- Dann betrachten wir, dass wir uns geeinigt haben.

@темы: We will fight the heathens

---

Название: Дурная привычка
Автор:  Kaiju in da house
Фандом: Пассивный римминг
Пейринг: Гайзлер/Готтлиб
Рейтинг: NC-17 (в этой главе PG-13)
Жанр: ангст, драма
Дисклеймер: отрекаюсь, не моё. Мои только сигареты, два чёрных русских и трава

Эйфория от победы сошла слишком быстро. Шаттердом неумолимо пустел - с каждым днём его покидало всё больше и больше народа, стремясь вернуться к своим семьям и к обычной работе. В итоге к концу июня в обеденное время по маршруту лаборатория - столовая можно было встретить максимум двух-трёх людей. В самой же столовой одновременно обедало примерно с дюжину, хотя раньше в зале было не протолкнуться даже в рабочее время.

Германн, ещё неделю назад отмучившийся со своими исследованиями, лениво паковал немногочисленный багаж. Не то, чтобы он не хотел уезжать, просто необходимость возвращаться в опустевший дом после долгих пяти лет отсутствия казалась слишком иррациональной.
Всё это время он в красках представлял, как вернётся к себе домой, сядет в любимое кресло за уже, казалось бы, родной письменный стол и кинет взгляд на стеллаж с покрывшимися пылью книгами. Вспомнит, каково это - тихая, размеренная жизнь, не нарушаемая слишком шумным соседом и выматывающей работой. Затем ляжет спать и наутро, почувствовав, что он наконец-то нормально выспался, забудет всё, что они пережили. На деле оказалось, что приятно было только мечтать об этом.

Забывать весь этот кошмар почему-то не хотелось. Здесь, в этом гигантском железном мешке, он чувствовал себя нужным, несмотря даже на то, что почти ни с кем не контактировал. Его наивное, не высказанное даже самому себе желание спасти чёртов мир и людей, которых он так ненавидел, реализовалось именно в Шаттердоме. И в кои то веки Германн признал, что уже не сможет нормально жить без чувства, что от его расчётов зависят человеческие жизни.

А особенно домой не хотелось после письма, которое он получил три месяца назад, за месяц до победы. Несмотря на то, что тронувшая когда-то холодное сердце математика любовь уже давно превратилась в привязанность, он даже представить себе не мог, что его жена когда-нибудь от него уйдёт. Это был самый настоящий удар в спину.
Он не мог возразить ей, да и не хотел - столько прожитых вместе лет и общий, пусть и не успевший на тот момент родиться, ребёнок давали повод уважать её хотя бы за то, что она терпела все его выходки, отвратительное настроение и, как итог, побег на закрытую базу.
Когда он уезжал, она ничего не говорила. Поджала губы точно так же, как делал сам Германн, когда нервничал, взяла его за свободную от трости руку и сжала холодные пальцы. Привстала на цыпочки и легонько коснулась губами его лба. Готтлиб положил трость на полку и обнял жену, стараясь не замечать её выступивших в уголках глаз слёз.

Именно такой Германн её и запомнил. Он хранил это воспоминание где-то в глубине подсознания, бережно извлекая его только когда было совсем уж невмоготу. Хранил, как выцветшую фотографию с потёртыми уголками, старую, имеющую ценность лишь для него одного и такую дорогую.

Сейчас, когда шок от новости практически сошёл, Готтлиб был только рад за жену - в глубине души он всегда желал ей лучшей участи, чем делить жизнь с неврастеничным калекой, который даже рождение собственного ребёнка пропустил. Но мысль о том, что когда он вернётся домой, жены с сыном там не будет, всё равно давила на него, заставляя окончательно упасть духом.
Именно поэтому Германн и паковал вещи так долго, тщательно складывая каждую рубашку, а затем разворачивая её и вешая на вешалку. Всё откладывал и откладывал свой уезд, будто надеясь, что всё вернётся на круги своя само собой.

***

Именно в таком состоянии его и нашёл взволнованный больше обычного Ньютон. Германн как раз ставил вновь опустевший чемодан в угол комнаты, когда Гайзлер без стука залетел в маленькое помещение, уселся на пустой письменный стол и начал болтать ногами.

Готтлиб знал, что биологу предлагали остаться на базе, чтобы изучать те останки, что вернулись в руки государства после смерти Ганнибала. А ещё он знал, что Ньютон отказался. Видимых причин на это не было; его любовь к кайдзю не потеряла свою силу, сам он после дрифта чувствовал себя прекрасно и никаких психических отклонений не заимел. Причина, по которой он решил уйти, была загадкой для математика, как, собственно, и большая часть того, что делал Гайзлер.

- Слушай, Герм, я тут вот спросить у тебя хотел… - биолог запнулся, стиснул пальцами край стола и, резко опустив голову вниз, чуть не уронил очки. Затем весь подобрался, распрямил напряженную спину и продолжил: - То, что я видел, когда мы были в дрифте, правда? Ну, то есть, понятно, что правда, но мне просто хотелось бы знать… ну… подробности.
- Ты про моё детство, про развод или про моё отношение к тебе? - болезненно поморщился Готтлиб.

Ну вот, теперь ещё и это.

- Про последнее, - съёжился Гайзлер. - Ты от меня уже неделю бегаешь, но я тебя поймал и, вроде как, хочу знать правду.
- По-моему, ты итак уже знаешь больше, чем нужно.
- Германн, я всего лишь пытаюсь понять тебя! - воскликнул Ньютон.
- Чего ты конкретно от меня добиваешься? - закатил глаза Готтлиб. - Статистической вероятности того, что я в тебе нуждаюсь? Я могу её высчитать и сказать тебе результаты примерно через полторы минуты. Правда, я боюсь, что результат будет неутешительным для тебя и твоего раздутого эго.
- Ты знаешь, что вероятность на самом деле велика.
Ньютон улыбался, но глаза его оставались серьёзными. Готтлиб открыл было рот, чтобы возразить, но передумал - спорить совершенно не хотелось. Хотелось спать, а ещё хотелось, чтобы всё было как раньше. Чтобы не было пустых и глупых “задушевных разговоров”, чтобы была бурная рабочая деятельность, когда пренебрегаешь всем - сном, едой и даже собственной гордостью, ради общего дела, и это не коробит.
- Герм, если бы мы не вошли в дрифт, ты бы так и молчал о том, что чувствуешь?
Германн дёрнул плечами, поджал губы и помолчал, не сразу находясь с ответом. Затем проговорил:
- Если ты не заметил, я вообще скуп на выражение эмоций.
Вот уже в сотый раз математик проклял больную идею вступить в дрифт вместе с Гайзлером. То, что он поневоле показал своему коллеге, заставляло его теперь мучиться от стыда и ненавидеть себя ещё больше, чем обычно.

- Зато я - нет. Если бы ты сказал мне раньше, возможно, сейчас всё было бы совершенно иначе.

Германн не был слепым: любовь и обожание Ньютона не стали для него чем-то удивительным, когда он увидел их во время дрифта. Зато его собственные чувства - глубокая привязанность и чёртова любовь, которые он прятал где-то в глубине своего сознания, были самым жестким образом выставлены наружу и продемонстрированы биологу. Сначала он буквально чувствовал отголоски чужой радости в своей голове, но затем, когда Гайзлер понял, что Готтлиб не собирается звать его на свидание или просить руки и сердца, они померкли точно так же, как и сам Ньютон, который даже улыбался теперь как-то вымученно.

- Что бы изменилось? - ехидно поинтересовался Германн.
- Не знаю. Что-то. Мы бы поговорили и может, ну...
- Разницы нет, сейчас или потом. Вот я, вот ты. И мы с тобой говорим. Что-то изменится после этого разговора?
- Не знаю, Германн. Я просто пытался тебя узнать.
- Если бы ты меня знал, то понял бы, что лучше всего меня не трогать.
- Это ты так указываешь мне на дверь? - нахмурился Ньютон.
- Да.
Гайзлер неуклюже соскочил со стола и быстрыми шагами пересёк комнату, закрыв дверь с той стороны и не отреагировав на Германново “Спокойной ночи, доктор Гайзлер”.

Математик поморщился и осел на кровать. Разумеется, он мог попытаться объяснить Ньютону, что они воспринимают любовь совершенно по разному, что любовь в его понимании не то, что синоним - это другая формулировка слова "привязанность". Что ему никогда не были нужны цветы, конфеты, походы в кино и слюнявые поцелуи (при мысли о последних Германна вообще затошнило). Даже физическую близость он воспринимал как уступку жене, которая почему-то очень этого хотела. Но ему никогда не давались такие разговоры, не удавалось правильно подобрать слова, совладать с интонациями, заставить собеседника понять, что конкретно он имеет ввиду. Поэтому теперь Германн в очередной раз сбегал, испугавшись, что Гайзлер воспримет его чувство по-своему и перейдёт к активным действиям. Лучше уж пусть думает, что Готтлиб действительно хочет, чтобы его оставили в покое.

Однако в глубине души всё равно скреблось иррациональное ощущение, что он поступил плохо, обидев попытавшегося помочь Ньютона.

***

К несчастью для Германна, Гайзлер не был дураком. Поэтому уже через полчаса он вернулся, снова забыв постучаться, но на этот раз сел не на стол, а на кровать, на которой полулежал Готтлиб, держа книгу в руках.

- Я почти тебе поверил! - возмущённо начал он. - Ну, почти поверил, что ты меня ненавидишь. А знаешь, что заставило меня задуматься? Чёртов дрифт, будь он неладен! Здесь и сейчас ты можешь врать мне, но в дрифте я видел тебя настоящего, и вот что, Германн: ты сколько угодно можешь пытаться убеждать меня в обратном, но я знаю, (ты слышишь?!) знаю, что я тебе нужен. Так что давай сюда свой мизинец и можешь ничего мне больше не говорить.
- Зачем тебе мой мизинец? - ошарашенно спросил Готтлиб, но руку послушно протянул.
Ньютон обхватил его мизинец своим и потряс руку:
- Чтобы больше не ссорились, - и добавил заговорщическим шепотом: - Русские научили.
- Господи, какой же ты ребёнок, - не смог сдержать улыбки Германн.
- Зато ты больно взрослый, - буркнул “ребёнок”, нагло усаживаясь буквально в паре дюймов от коллеги, облокачиваясь о спинку кровати и заглядывая в его книгу. - Ты это… - Ньютон рассеянно взъерошил волосы. - Если не хочешь о чём-то разговаривать, то просто скажи, ладно?
- Попробую.
- Тогда можно вопрос? - воодушевился Гайзлер. Готтлиб хотел сказать “нет”, но почему-то кивнул. - А почему твоя жена от тебя ушла? Я видел воспоминания о письме в дрифте, но я не вникал.
- Я первый уехал на неопроеделённый срок.
- Но ушла-то она почему?
- А почему, с моим-то характером, от меня все уходят? - изогнул брови Германн.
- Ну я же остаюсь.
- Потому что это ты.
- Ну хорошо, ладно. Тогда я задам другой вопрос - почему она была с тобой?
- Я… - Готтлиб запнулся. - Не знаю. Любила, быть может. Она вообще выдающаяся женщина. И очень терпеливая. Но её терпение всё же закончилось.
- Слушай… - Ньютон снял очки, повертел их в руках, затем вернул обратно на нос. - Ты, главное, не падай духом, ты себе обязательно кого-нибудь найдёшь.
- Серьёзно? - невесело усмехнулся Готтлиб.
- Да даже если и не найдёшь, ты же женат на своих формулах, так?
- Гайзлер, меня не нужно утешать, я в порядке, - мученическим тоном заверил Германн.
- Знаю я, как ты в порядке. Сегодня ты в порядке, через неделю - в порядке, а месяц спустя тебя из петли достают, потому что тебе слишком скучно, тоскливо и совсем не с кем поговорить. Я этого не хочу, правда.
- Опуская тот факт, что то, что ты только что сказал - полный бред, что ты предлагаешь?
- Я хочу у тебя пожить, - честно признался Гайзлер. - Буду тебя развлекать и раздражать, как всегда. Можно?
Германн едва книгу не выронил от удивления. Зачем биологу это нужно? Зачем ему вообще нужен никчемный калека со скверным характером и кучей комплексов напополам с фобиями? Или это одно из проявлений “любви в понимании Гайзлера”?
- Я подумаю, - пробормотал Готтлиб.

В ответ Ньютон широко улыбнулся, вытащил книгу из нервно подрагивающих пальцев Германна и беззастенчиво начал читать, не сильно заботясь о том, что она открыта примерно на середине, а о начале он не имеет ни малейшего представления.
А Германн действительно задумался. Попытался взвесить все “за” и “против”, отметил, что негативных сторон вопроса было в разы больше, прислушался к голосу разума, который буквально вопил: “Попробуй только согласиться, он тебя из собственного дома своей безалаберностью и неряшливостью выгонит. А дом спалит”. Только гениальный математик не учёл одного - где-то в глубине души он согласился ровно в тот момент, как Ньютон выпалил своё предложение.
- Ты будешь мусорить в моём доме, - пробормотал он, заставив Гайзлера поднять голову, а затем широко улыбнуться.
- Это единственное, что тебя останавливает? Тогда я не буду, честно! Так всё таки можно?
Германн кивнул с лицом человека, который идёт на великое одолжение, и тут же был сжат в охапку. Ньютон довольно сопел ему в ухо, а Готтлиб пытался понять, привык он за пять лет к таким извращениям над собственным телом или всё же нет. Наконец, Гайзлер отпустил математика и вновь уткнулся в книгу, кажется, не собираясь уходить из постели, комнаты и жизни Германна.
- Эй, - недовольно нахмурился тот. - Это моя книга. И я её читаю.
- Ну не жмотись, - протянул биолог. - Интересно же!
- Хочешь, дам потом почитать.
- Не хочу потом, - заметил углубившийся в чтение Ньютон. - Мне сейчас хочется.
В ответ Готтлиб ткнул пальцем в выключатель, погружая комнату во тьму.

Гайзлер расхохотался.


Читать первую главу >>

@темы: Ньюманн, Фанфики

---

Германн, Ньютон, рифма-хуифма и много мата :3

Германн - хуерманн и Ньютон - хуютон
Тихо ебутся под утро-хуютро.
Ньютон-хуютон бы громко ебался -
Германн-хуерманн уж очень старался,
Только вот стены на базе-хуязе
По толщине с алюминиевый тазик.
С Германном секс хоть и тих, и не долог,
Рад и доволен биолог-хуёлог.

@темы: Ньюманн

---

Опачки, кто это вернулся к забытому дневнику.
Так, в общем.
Новости с полей.

Нужно таки дописать фанфик и таки выложить его куда-нибудь, а иначе совсем говно получается.

А ещё, порывшись в дедушкином шкафу (щютка, почти всё из моего шкафа), можно найти полный боекомплект косплея Германна.

Готтлиб-лук

P.S. Чихаю через каждые пять минут, напрягает.

---

6

Глупо пытаться меня зотролеть, женщина.

---

5

Я параноик. Везде мне мерещится Вселенский Заговор и прочее.
Чаще всего я оказываюсь прав, только толку-то.
Пойду поем. -_-

---

4?

Написал С в е т о ч к е, написал репетитору. Молодец я сегодня, в общем.

---

3

Лёд. А эти пидоры греют свои пузеля в Тайланде. Счастья вам, м а л ь ч и к и. : )

---

3

1. Меня кинули.
2. Нумеровать записи - для убогих.
4. Фанфик.
10. Хочу Хэда.

---

2.

Всё гениальное просто.
Хочешь Assasin's Creed - пойди, убей кого-нибудь и купи себе Assasin's Creed.