[Kaiju in da house]

Название: Дурная привычка
Автор:  Kaiju in da house
Фандом: Пассивный римминг Тихоокеанский Рубеж (2013)
Пейринг: Гайзлер/Готтлиб
Рейтинг: NC-17 (в этой главе PG-13)
Жанр: ангст, драма
Дисклеймер: отрекаюсь, не моё. Мои только сигареты, цветная капуста и трава
Ссылка на пролог
Ссылка на первую главу

Лайк э слоупок -

Пятая неделя.

1.

За тот месяц, что они провели у Готтлиба, они успели сделать многое. Теперь сарай, в котором Гайзлер намеревался поселиться, был полностью вычищен, утеплён и оборудован. Даже проблему с отсутствием свободного места решили довольно просто - компьютерный стол они поставили в углу, состыковав его со столом разделочным, приобрели узкий и высокий стеллаж, который Ньютон тут же забил книгами и справочниками. Вся остальная аппаратура стояла по двум противоположным стенам, но в целом проход ничего не загораживало и свободного места было достаточно даже для того, чтобы уместиться в маленьком домике вдвоём. Ньютон радовался, как ребёнок, обустраиваясь в своей новой “лаборатории”, а Германн, глядя в его счастливое лицо, пытался смириться с тем, какое моральное удовлетворение ему это доставляет.
Ньютон был благодарен. Благодарен настолько, что готов был канкан станцевать, если бы Германн об этом заикнулся. Но так как математик никаких пожеланий не высказывал, он ограничивался малым - каждый понедельник с самого утра бегал в магазин за любимым журналом Готтлиба (“Zentralblatt MATH*”, и как это вообще может быть интересным?), который оставлял на его рабочем столе. Путём проб и ошибок, ориентируясь на выражение лица Германна, нашёл рецепт идеального, по мнению коллеги, кофе и варил его каждое утро, пуская слюни на божественный запах. Готовил ещё больше и вкуснее, чем раньше, то и дело залезая в интернет и выискивая новые рецепты.
Однако от мелких бытовых ссор их довольство друг другом не спасало.

*Zentralblatt MATH («Центральный журнал по математике») — реферативный математический журнал, основанный издательством «Шпрингер», и электронная база данных «ZBMATH — The database Zentralblatt MATH».
Целью журнала является сбор, систематизация, публикация и распространение библиографических данных и рефератов книг и статей, посвящённых всем разделам математики и её приложениям в информатике, механике и физике.

Готтлиб минут десять кряду меланхолично наблюдал за тем, как Ньютон сверлит стену. От звука дрели болела голова, но Германн был приглашен сюда не просто так, а для того, чтобы проверить, не криво ли Ньют вешает полку. Впрочем, пока учёные дошли до сарая, они успели крепко поругаться чисто ради поддержания тонуса, и Гайзлер заявил, что раз Германн такой вредный, то полку он повесит и без его помощи. Причём повесит так ровно, что математик аплодировать стоя ему будет. Готтлиб насмешливо фыркнул и ничего не ответил. Теперь же на его лице сама по себе расползалась самодовольная ухмылка - он прекрасно видел, что вторая дырка находится на сантиметр ниже первой. Гайзлер как раз отбежал к противоположной стене помещения, чтобы проверить, лежат ли дыры на одной, параллельной полу, горизонтали, но его получившаяся “небольшая” погрешность вполне устроила.
Пока Ньютон заворачивал шурупы и вешал полку, Готтлиб успел сходить в дом и принести оттуда найденный на полке декоративный малахитовый камешек - идеально круглый и гладкий.

- Вот, - гордо заявил Ньютон, указывая рукой на криво висящую полку.
- Ну у тебя и глазомер, - усмехнулся математик. Затем достал камешек из кармана и положил его ровно на середину - тот покатился по наклонной поверхности и, несколько секунд спустя, с громким стуком ударился об пол. - Но ты был прав, я тебе аплодирую.
Гайзлер обиженно надулся, никак не прокомментировав происходящее, и вышел из сарая. Германн положил руку на полку и та вдруг с грохотом отвалилась - Готтлиб едва успел отскочить. В итоге он выругался и как можно скорее пошёл к выходу, проклиная чёртова Ньютона и плоды его деятельности.

Но обеспокоенное выражение лица биолога, услышавшего шум и побежавшего выяснять, не умер ли часом Германн, помогло ему почувствовать себя немного лучше.

2-4.

Ньют сидел на диване полубоком, развернувшись задницей к Германну и пялясь на росчерки дождевых капель, стекающих по стеклу. На зрелище это ему было, мягко говоря, плевать, но нужно же было показать Готтлибу, насколько сильно тот его обидел.

- Давай посмотрим тот крутанский ужастик! - воодушевлённо попросил Гайзлер получасом назад.
- Меня ни в коей степени не интересуют твои дурацкие “крутанские ужастики”, - проворчал Германн. - Ни в одном из них нет ни грамма логики, я уж молчу о сюжете и актёрской игре.
- Какая разница? Страшно ведь!
- Тем более. Я-то не испугаюсь, а вот тебя отпаивать успокоительным я не собираюсь.
- Ну Герм, ну пожалуйста! - не сдавался Ньютон.
- Я же сказал: нет. Ты видишь, я смотрю научно-познавательную передачу.
- Но она скучная!
- Значит, не смотри, - отрезал Готтлиб.

Гайзлер скрестил руки на груди, мрачно уставившись в экран, и просидел так минут пять, пока его не осенило.
- Ге-ерм, - протянул он. - У тебя ведь есть второй телевизор в спальне!
- Я не люблю смотреть телевизор лёжа.
-Во-первых, есть много способов устроиться, на кровати ведь можно не только лежать, - заявил Ньютон. - А во-вторых, туда могу уйти я!
- Нет, лежать на моей кровати я тебе запрещаю.
- Но почему?!

Германн мог бы сказать многое. Например, что когда Ньют лежит рядом, подушка потом ещё долго пахнет его шампунем для волос. Что ему тепло, что даже закинутые на него конечности не вызывают дискомфорта и что всё это однажды может сломать Готтлиба настолько, что он разрешит биологу перебраться в его кровать на постоянной основе. Ньютон будет доволен, ведь последние три недели он только и ноет, что диван жесткий, что ему холодно по ночам, а у Германна огромная кровать, на которую он не прочь переехать.
А ещё это может заставить Ньютона думать, что раз они делят общую кровать, то можно претендовать на большее. Он может полезть со своими слюнявыми поцелуями, (при мысли о которых Германна до сих пор тошнит) и тогда Готтлиб плюнет на всё и выставит его из своего дома к чёртовой матери. Поэтому математик запретил себе думать о перспективах переезда взбалмошного учёного в свою спальню. Даже на короткий срок.
Разумеется, Гайзлер обо всём этом не догадывался, а Германн озвучивать свои соображения не собирался.
- Потому что. Закрыли тему, Гайзлер.

И тут Ньют обиделся, демонстративно повернулся к Готтлибу задницей и уставился в окно. Впрочем, дуться долго он всё равно не мог, да и нога из-за неудобного положения начинала затекать, поэтому он развернулся лицом к телевизору и широко зевнул. В его голове уже зрел маленький, но коварный план, который он собирался осуществить в ближайшие пару дней.

На следующий вечер ситуация повторилась - Германн собирался смотреть то, что было интересно ему, а потрясающие и практически ставшие классикой картины Нолана его не впечатляли. Поэтому Ньютон, решив не тратить время на пустую ругань, сдался без боя и начал смотреть очередную Германнову “нуднятину”, от которой его клонило в сон. Как только Готтлиб увлёкся фильмом, биолог встал с дивана, и, стараясь ступать как можно тише попытался выйти из комнаты.
- Куда это ты собрался? - раздался недовольный голос за спиной.
Горе-конспиратор воровато обернулся и ляпнул:
- Хотел себе поесть что-нибудь принести.
- Тогда кофе мне сделай, - потребовал он. И добавил: - Учти, я за тобой слежу.

Гайзлер печально вздохнул и поплёлся на кухню. Сварил Готтлибу кофе, вполголоса передразнивая коллегу, а затем, чувствуя себя мальчиком на побегушках, вернулся обратно с подносом в руках.

- Ты же хотел что-нибудь перекусить, - ехидно заметил математик.
- Расхотелось, - буркнул Ньютон, усаживаясь обратно на диван, складывая руки на груди и неосознанно надувая губы.
- Правильно, вечером есть вредно, - усмехнулся Германн.
Гайзлер вздохнул.

На следующий вечер он сделал всё как надо. Вдоволь наругавшись с Готтлибом и так и не отстояв своё право владения пультом, он просидел рядом с учёным целый час, пытаясь усыпить его бдительность. Затем буркнул: “Я в туалет”, вышел из комнаты и тихой сапой направился в спальню. Там он включил телевизор, как можно сильнее убавив громкость, и улёгся на диван, откидываясь на подушки и чувствуя себя чёртовым королём мира. Наслаждаться жизнью мешали только шорохи, которые мерещились ему из коридора, но он быстро успокоил себя тем, что Германн вряд ли вообще заметит его отсутствие в ближайший час.

Готтлиб и правда ничего не замечал до тех пор, пока он не попросил у Ньютона кофе, а тот ничего ему не ответил, потому что его до сих пор не было в комнате. Разумеется, Германн ещё вчера раскусил коварный план Гайзлера, но если тогда его неубедительные попытки удалось пресечь, то сегодня у него, по всей видимости, всё получилось.
Он подскочил с дивана и захромал в сторону спальни, открыл дверь и даже открыл рот, чтобы начать орать. Но увидел, что в комнате никого нет. Постель заправлена предельно-ровно, пульт лежит точно в том же положении, что и раньше. Готтлиб нахмурился, отказываясь понимать логику Ньютона, и пошёл на кухню. Гайзлер сидел за столом и лениво жевал салат с такой кислой миной, будто ему туда лимон покрошили.
- Ну как фильм? - осведомился Ньют.
- Интересный, - без особого энтузиазма пожал плечами Германн, усаживаясь напротив. - Я пойду книгу почитаю, а ты можешь занять телевизор.
- Я без тебя не хочу, - буркнул Гайзлер. - Но твоя скучнятина меня совсем не будоражит.
- Ладно, - неохотно согласился Готтлиб. - Давай посмотрим то, что хочешь ты.
- Правда? - неуверенно спросил Ньютон. - Ты сделаешь это ради меня?
В ответ Германн лишь закатил глаза и буркнул: “Пошли”. Биолог подскочил с табуретки и порывисто обнял друга.
- Ты просто супер, - воодушевлённо сказал он. - Я тебя ну очень люблю!
- Я ведь и передумать могу.
- Ну ладно, не люблю.
- Я почти передумал.
- Господи, тебе не угодишь!
- Ты даже не стараешься.
- Между прочим, я для тебя столько всего делаю, а ты не ценишь.
- Что-то я не заметил.
- Значит, ты плохо смотрел.
- Господь всемогущий, замолчи!
- Боже, да за что мне это наказание?!

Впрочем, фильмы Нолана оказались очень даже ничего.
А ещё, уже когда Германн ложился спать, он почувствовал лёгкий запах знакомого шампуня для волос на соседней подушке. И выругался сквозь сжатые зубы, но орать на Ньютона почему-то не пошёл.

5.

- Ты так и не показал мне город.

Германна чуть инфаркт не хватил, когда он вышел из ванной и наткнулся взглядом на не вписывающегося в интерьер его спальни Гайзлера. Тот сидел на краю кровати, поджав под себя босые ноги, и едва заметно раскачивался из стороны в сторону, глядя на математика взглядом обиженного ребёнка.

- Я же говорил, у нас нечего показывать, - нервно ответил Готтлиб.
Он честно попытался сохранить человеческое выражение лица и не показать, как сильно его испугало внезапное появление Ньютона, но, судя по виноватому выражению лица учёного, тот и так всё понял. Но высказываться по этому поводу он не спешил, чтобы не смутить Германна ещё сильнее. Вместо этого он задумчиво провёл рукой по волосам и заметил:
- Но всё же. Мы с тобой были только в кафе да в паре магазинов. Я не верю, что в вашем городке больше ничего интересного.
- Ты разочаруешься.
- Но ты же мне покажешь?

Германн поймал себя на мысли, что он не может бороться с этим умоляющим взглядом - Ньютон в последнее время вообще крутил математиком как хотел, - и немного испугался. Впрочем, рассудив, что ничего плохого в прогулке по городу нет, Готтлиб согласно кивнул. И тут же сделал лицо сердитым, чтобы Гайзлер не кинулся его обнимать.
Но тот, вопреки ожиданиям, не подскочил и не выказал привычного мальчишеского восторга, лишь сказал “спасибо” и легонько сжал плечо учёного, когда протискивался мимо него в ванную.
Германн не знал, радоваться такому приличному поведению, или нет.

Ньютон меж тем разделся, залез под душ и продолжил обдумывать мысль с того места, на котором он остановился, когда Готтлиб вышел из душа.

Думал о том, что в последнее время они почти не пересекаются в течение дня. С тех пор как они закончили ремонтировать и обустраивать сарай, Гайзлер только и делал, что сидел там, разбирая то, что осталось от некогда великих монстров.
Вообще-то отдавать ему особенно интересные куски было запрещено, но он всё же смог договориться с Хансеном, после чего заполучил в свои руки рабочий материал и даже кое-какое оборудование. За это он всё ещё числился в штате и должен был ежемесячно присылать отчёты по проводимым исследованиям.
Последнюю неделю он как раз составлял невероятно скучный отчёт, который можно было бы описать словами “ничего не изменилось”, но такую формулировку начальство бы точно не одобрило. Поэтому он подбирал слова, складывал их в заумные предложения и матерился, а привычно обратиться за помощью к Готтлибу ему не позволяла совесть.
В итоге до гостиной он добирался только у вечеру, усаживался на диван рядом с Германном и пытался не выпадать из жизни эти несколько часов.

Ещё они ужинали и завтракали вместе, но Ньютон чувствовал, что Готтлиб отдаляется, хотя с первого взгляда всё было точно так же, как и раньше.

В четверг он всё же закончил отчёт, но совсем забыл приготовить математику ужин, поэтому всю ночь, ворочаясь на жестком диване, он ощущал себя виноватым и пришибленным. В его голову то и дело лезли мысли о том, как здорово было бы, если бы Германн торчал в сарае вместе с ним, внося свои едкие комментарии и невольно подталкивая к великим открытиям. Но просить его сидеть рядом с ошмётками кайдзю просто так было верхом идиотизма, поэтому нужно было попытаться выкроить как можно больше времени на общение. Ньютон догадывался, что это нужно не только ему, но и Готтлибу, однако тот скорее прыгнул бы с крыши, чем признался в этом. Вместо этого математик, видимо не отдавая себе отчёта, стал ещё более молчаливым и чёрствым, чем раньше, отвечал односложно и периодически бросал на Гайзлера странные взгляды.

В борьбе между Германном Готтлибом и кусками кайдзю явно победил Германн.

***

Бродить по городу было интересно. Старые, сделанные под средневековье, домики с облупившейся краской возвращали Гайзлера к жизни - он снова бегал, глазел по сторонам и трещал без умолку, стараясь похвалить каждую местную достопримечательность.

- Когда-то это были два поселения, - с видом заправского экскурсовода рассказывал Германн. - Мы живём в восточной части - Партенкирхене, а от западной нас отделяет железная дорога. Объединены они были в тридцать шестом году, из-за проведения Олимпийских игр, но с тех пор тут мало что изменилось - разве что ресторанов и гостиниц стало больше, да и то из-за горнолыжного курорта.

Ньютон слушал с сосредоточенным лицом, но его взгляд то и дело бродил по возвышающимся над поселением горам, аккуратным домикам и ярким вывескам. Он то засматривался на украшающие дома рисунки из библейских сюжетов, то задирал голову и улыбался, щурясь на пригревающее солнце, то вновь обращал внимание на Германна, который ковылял чуть позади и бубнил выкладки из заученной с детства истории города.

- ...а в июне здесь традиционно проводится фестиваль имени Штрауса. Я посещал его несколько раз, сначала с родителями, затем с Ванессой.
- А почему мы на него не попали? - разочарованно спросил Ньютон.
- Классика? Ты серьёзно? - недоверчиво нахмурился Германн. - Я думал, тебе нравится совсем другая музыка.
- Чувак, - протянул Гайзлер. - Я не один рок слушаю. И у того же Штрауса я знаю не только “Венский вальс”.
- Я тебе охотно верю, - усмехнулся Готтлиб. - Только фестиваль не в честь Иоганна, а в честь Рихарда Штрауса.
- Чёрт, вот их развелось-то, - почесал затылок Ньютон. - Это же тот, который “Дон Жуана” сочинил, я правильно помню? И “Заратустру”.
- Правильно.
Германн честно попытался захлопнуть рот, но у него не получилось. Попытка уесть его личного рокнролльщика с треском провалилась - оказывается, тот знал намного больше, чем думал Готтлиб, но тщательно это скрывал. Впрочем, секундой позже всё встало на свои места:
- “Космическая одиссея”, - пояснил Гайзлер, засовывая в рот две пластинки жвачки. - Ну, я в юности обожал этот фильм. Кубрик, как-никак. Там же саундтреком начало из “Заратустры” играло. О, смотри! Там мороженое продают!
Германн тяжело вздохнул и поплёлся вслед за убежавшим вперёд Ньютоном, согреваемый простой мыслью - “Дон Жуана” в саундтреках фильмов Кубрика явно не было.

Вечером они уселись в первом попавшемся кафе, заказали ужин и теперь молчали, глядя то друг на друга, то на живописный вид гор, открывающийся из огромного окна.
- Восхитительно, - нарушил тишину широко улыбающийся Ньютон.
- Что именно?
- Сегодняшний день.
- Мы просто ходили по городу. Что в этом может быть восхитительного?
- Ну как же, - нахмурился Гайзлер. - У вас очень тихо и очень красиво. А ещё просто охренительные магазины, я такого шикарного стаффа сто лет не видел!
- Именно поэтому ты закупился этим хламом, которым ты собираешься обставить весь мой дом.
- Это клёвый хлам, - возразил Ньютон.
- Часы с кошачьей головой на пружинке. Скажи мне, зачем они тебе?
- Это будильник! А ещё если ткнуть кошке в голову, она прикольно качается туда-сюда. Это же весело!
- Господь всемогущий, - выдохнул Готтлиб, сжимая пальцами переносицу. - Чёрт с ним с будильником, с этим я ещё могу смириться. Но учти, если ты повесишь это зелёное безобразие на мой холодильник, то я повешу тебя на люстру. За шею.
- Ты про магнитик? Но он же милый! И его выражение лица точь в точь как у тебя, когда ты злишься.
- Это мерзкое непонятное зелёное животное не похоже на меня, - рявкнул Германн, невольно приковывая к ним взгляды парочки зевак.
- Вот, вот сейчас прямо копия! Я даже сфотогра… - Ньютон потянулся к карману, чтобы вытащить из него телефон, но Готтлиб ловко поймал его руку своей и прижал её к столу.
- Даже не думай.
- Ну ладно, ладно, - сдался Гайзлер. - Но ты не прав.
Математик издал странный звук, отдалённо напоминающий рычание, но возражать не стал. А затем принесли еду и оба учёных разом успокоились, мгновенно забыв про инцидент.

- Кстати, ты не против посмотреть “Одиссею” вечером? Это очень классный фильм, честное слово.
- Я его смотрел, ещё давно, - сухо ответил Германн.
- И как тебе? - без особой надежды поинтересовался Ньютон.
- Он ничего, - ответил Готтлиб. - Можно будет пересмотреть.

Математик тоже умел поражать коллегу, на удивление оказываясь осведомлённым в самых разных областях. А оценка “ничего” из его уст вообще значила, что фильм ему очень сильно понравился.

И, думая об этом, Ньютон не смог сдержать довольной улыбки.

6.

Это случилось ночью. Гайзлер не мог заснуть, терзаясь необъяснимым чувством, будто что-то не так. На часах было без малого три, когда он сунул ноги в тапочки и пошёл в туалет. На самом деле он хотел проверить, всё ли в порядке с Германном, но убеждать себя в том, что он идёт именно в туалет было проще.
Замерев перед дверью, он прислушался, но не услышал ничего кроме тихого сопения. Стоять около чужой двери было глупо, но всё же что-то мешало Ньюту развернуться и уйти. Как выяснилось позже - стоял он не зря. Сначала он услышал всхлип. За ним последовало невнятное бормотание на смеси немецкого и английского, а затем крик, перешедший в болезненный стон. Гайзлер буквально влетел в комнату, плюхаясь на кровать рядом с Германном и хватая его за плечи. В неяркой полосе света, что просачивался в щелку двери из коридора, можно было разглядеть то, как сильно напряжен Готтлиб. Его тонкие губы были сжаты в одну линию, брови сведены, а веки зажмурены так крепко, будто то, что он видел и чувствовал во сне, было чудовищной пыткой.
- Германн, - позвал Ньют, сжимая его ладонь своими.
Математик не проснулся, но немного успокоился, пробормотав что-то, отдалённо напоминающее имя Гайзлера. А затем затих, устроившись поудобнее, и вновь размеренно засопел.

Ньютон едва заметно улыбнулся, погладив вечно мёрзнущую ладонь, в порыве нежности прижался к ней щекой, но быстро отпустил. Не дай Бог Готтлиб проснётся, тогда отделаться от него будет целой проблемой - вход в спальню для биолога был заказан, хотя он и пытался выбить его уговорами, подначками и вкусными завтраками. Всё это не помогало - Германн стоял на своём, запрещая лежать, сидеть, стоять, ползать и прыгать в его кровати. Одним словом, заниматься всем тем, чего так жаждал Ньютон.

Уже когда Гайзлер собрался уходить, он спустил ногу с кровати и в последний раз бросил взгляд на лицо математика. И замер. Стоило только Ньютону отпустить его руку, его кошмар вернулся. Биолог ошарашенно наблюдал, как возвращалось напряжение, как гримаса ужаса, только что отпустившая лицо Германна, вновь искажала его.
С первым криком Ньютон вновь испуганно сжал его ладонь, но это не помогло - теперь Готтлиб едва заметно трясся.

только не умирай пожалуйста не смей не вздумай умереть ты слышишь Ньютон

Гайзлер был слишком сильно напуган, чтобы испытывать шок, поэтому он придвинулся ближе, прижимая руку Готтлиба к своей груди, и прошептал:
- Я здесь, Германн, всё хорошо, я не умираю. Я рядом, ты слышишь? Я здесь.
И снова страшный сон математика потихоньку отступил, но на этот раз Ньютон так и не выпустил его ладонь из своих рук. Он сидел рядом до самого рассвета, вглядываясь в умиротворённое лицо Готтлиба и охраняя его сон.
Едва первые лучи солнца коснулись края постели, он не без сожаления отпустил руку Германна и ушёл на свой диван, стараясь не думать о том, что в кошмаре учёного страдал Ньютон, а не он сам. Его неконтролируемые во сне эмоции дали биологу понять, что на самом деле Готтлиб за него переживает. Это осознание свернулось тёплым клубком где-то в районе сердца и, кажется, даже урчало.

7.

- Господь всемогущий, Ньютон! Ты просто невыносим! За каким чёртом ты пошёл в дрифт с этим монстром?! “Я Ньютон Гайзлер, я вам всем покажу, а особенно тебе, Германн, потому что ты в меня не веришь”! Чёрт возьми, ты чуть себя не угробил!

Ньютон наблюдал за тем, как Готтлиб обнимает его дрожащее тело, со стороны. В день, когда это случилось, команда медиков подоспела чуть позже, поэтому очнувшийся Ньютон не вспомнил того, что наговорил ему тогда математик.
Воспоминание это он увидел чуть позже - в дрифте; он слышал каждое слово, сказанное Германном, но не отказался бы пересматривать этот выпавший из его жизни кусок хоть каждый день.

- Да верю я в тебя, чёртов фрик, верю. И люблю тебя, по-своему, конечно, но люблю. И видит Бог, я убью тебя, если ты вспомнишь об этом, когда очнёшься. Господи ты Боже мой, да где же эти чёртовы врачи?!..

Германн говорил негромко, отчаянно, будто сам находился в шоке. Он отчитывал бессознательное тело Ньютона, крепко прижимая его к себе, стирал кровь, стекающую из его носа. Не отпускал до самого прибытия медиков.

- Ньютон, - раздалось недовольное бурчание где-то над ухом. - Просыпайся давай, чёртов бездельник, уже полдень!
- А? Что? - Ньют разлепил глаза и посмотрел на расплывающееся из-за близорукости лицо склонившегося над ним Германна. - Сколько?
- Полдень. Я из-за тебя уже пропустил завтрак, не хочу пропустить ещё и обед.
- Да-да, я встаю.

Гайзлер потёр глаза и потянулся за очками, но, так и не найдя их на столике, решил для начала встать, чтобы продолжать поиски было удобнее. Он неловко уселся на пятую точку и очень сильно удивился, когда Германн ловким движением одел очки на его нос.
- О, спасибо, - только и смог сказать он.
Готтлиб кивнул и вышел из комнаты.

Из-за кошмаров математика он заснул в полшестого и ужасно не выспался, но оставить математика без обеда было бы как минимум опасным для жизни. А значит, нужно было вставать. Ньютон уселся поудобнее, пытаясь нашарить тапочки, и вспомнил увиденный только что сон. Он был точной копией воспоминания Германна, которое Гайзлер видел в дрифте, только воспринимался он красочнее и живее, без синего марева, мешающего сосредоточиться и разложить все части воспоминания по полочкам.

Это признание после дрифта стало для Ньютона поводом бороться. Тогда, после победы, Германн бегал от коллеги целых два месяца, то прикрываясь какими-то очень важными делами, то исчезая неизвестно куда на целый день, то нагло закрывая дверь в комнату. Гайзлер успел отчаяться, но затем они поговорили и всё вернулось на круги своя. И хотя математик до сих пор закрывался от него, не пуская в спальню и негативно реагируя на бурное проявление чувств, кое-что всё таки изменилось.

В Шаттердоме Готтлиб был совсем другим - куда более нервным и дёрганным, с вечно трясущимися руками и синяками на пол-лица. Теперь он успокоился, его тремор обострялся только во время особенно жестких споров, а сам он выглядел крайне довольным. Довольным по меркам Германна Готтлиба, разумеется.
Они по-прежнему ругались до хрипоты, но теперь ссоры были необходимы скорее для поддержания тонуса, чем в силу реальных разногласий. Они научились находить компромиссы, хотя раньше это казалось обоим просто немыслимой задачей. Наконец, Готтлиб перестал бояться нарушить личное пространство Ньютона, то и дело прикасаясь к нему, хватая за руки, тряся за плечи. А ещё он перестал вырываться, когда Гайзлер нарушал его личное пространство. Самое яркое тому подтверждение случилось меньше недели назад - биолог случайно заснул во время просмотра телевизора, удобно устроив голову на плече Германна, а тот не запротестовал и даже с места не сдвинулся, пока Ньютон не проснулся.

Нужно было двигаться дальше, изучая дисциплину по имени Германн Готтлиб. Ньютон всё ещё планировал добиться от учёного чего-то, хотя бы отдалённо напоминающего отношения.
Ведь это ужасно глупо, когда два человека любят друг друга, но всё равно пытаются остаться друзьями, не так ли?

С этими мыслями Гайзлер поднялся с кровати и побрёл в ванную, почёсывая плечо и зевая на ходу.

Читать следующую главу >>

@темы: Ньюманн, Фанфики